про равенство в браке, это бред. Всегда кто-то один сильнее зависит от другого. А мне не нужна зависимая от меня женщина.
Ого! Во-о-т, кто в нашей тесной компании неисправимый шовинист… и будущий закоренелый холостяк. А с первого взгляда и не скажешь!
— Но я открыт для приятного времяпрепровождения, — подмигнул блондин с хитрой улыбочкой.
Пальцы сами сложились в хорошо знакомый жест. Показав ему фигу, я пулей отскочила от костра, едва не запутавшись в пледе. За спиной послышался тихий бессовестный хохот.
Глава 16
В тот странный сон я проваливалась как в зыбучие пески.
Медленно, мучительно и с осознанием неизбежности. Поначалу в темноте шатра слушала убаюкивающее дыхание спящей рядом Аделии, а потом ощутила чужое присутствие. Даже во сне почувствовала его буквально кожей.
Темнота рассеялась, и я очутилась в ярко-освещенном просторном зале, наполненном звуками музыки и гулом голосов.
Бездонными серо-зелеными глазами на меня смотрела юная девушка. Волна предвкушения прокатилась по телу, стоило ощутить тепло ее ладони и положить руку на тонкую талию.
Что со мной такое?
Я попыталась отстраниться от незнакомой особы, но тело отказывалось подчиняться.
Потому что я — была не я.
На краткий миг, словно воспарив над залом, окинула сторонним взглядом кружащуюся в танце парочку. Высокий темноволосый юноша в парадном костюме. На его губах играла легкая улыбка, а серо-серебристые глаза возбужденно блестели. Ярче, чем рубин в его массивном перстне.
Хранитель Юстиниан⁈
А кто эта хрупкая незнакомка в нежно-лиловом платье, под томным взором которой он забывает, как дышать?
«Данэлия», — ее имя сладким стоном застыло на губах.
И меня вновь засосало сознание Хранителя.
Медленная музыка и дрожь чужой ладони в руке. Мне нравится ее робкая улыбка. Нет — она меня завораживает. Нежные губы манят, обещая неземное наслаждение. Пусть этот танец длится вечно, ведь у нас есть только он.
Так непростительно мало времени!
Сложный пасс рукой на уровне ее талии. Едва заметный. Тихий вздох Данэлии, когда я резко останавливаюсь и обнимаю ее крепче, увлекая в сторону. И восторженный выдох при виде нашей пары, продолжающей чинно скользить по паркету. Идеальная иллюзия, мне стоит сохранить ее. Но сейчас нас ждет реальность, похожая на сказку!
Резкий росчерк в воздухе, и мы исчезаем в серебристом мареве портала.
Чарующим ароматом ночных цветов дышит пустынный сад. Освещенная магическими светляками дорожка убегает вглубь тенистых зарослей. Моя тайная обитель, укрытая зеленью долины. Когда-нибудь я построю здесь замок.
В окружении цветов мы медленно плывем по саду. Лунные лилии словно кланяются той, чья красота для них недосягаема. Данэлия улыбается, и ее глаза сверкают ярче звезд над нами. Не в силах побороть искушение, я мягко привлекаю ее к себе, прижимаю к груди, в которой пойманной птицей колотится сердце. Среди томных роз и благоухающих лилий я могу обнимать ее так, как хочу, не боясь косых взглядом и злых перешептываний.
Приподняв лицо возлюбленной за подбородок, с трепетом касаюсь нежных губ. И сердце замирает от радости, когда она в ответной ласке раскрывается навстречу поцелую. Ее теплые пальцы гладят мою шею.
Мы целуемся долго и страстно, пока не начинает кружиться голова, а с ней и окружающий мир не превращается в цветочный калейдоскоп. Но наше время на исходе…
Сокрытые пологом невидимости, мы возвращаемся в зал и с последним аккордом сливаемся с танцующей иллюзией. Румянец на щеках и сбившееся дыхание — всё это можно списать на динамичность танца.
— Смею ли я надеяться, что вы подарите мне еще один танец? — улыбаюсь моей прекрасной спутнице, невесомо касаясь губами трепетной руки.
— Все последующие танцы Данэлии обещаны лорду Тельмарени, — звучит холодный высокомерный голос за спиной.
Рядом с нами материализовался сухой седовласый мужчина с тонкими губами. Лорд Бартели. Непримиримый борец против расширения полномочий магистров в Совете Далара. Отец Данэлии вцепился в девичью руку, как коршун в добычу, вынуждая меня отпустить дрожащие пальцы.
— Быть может и Хранитель удостоится чести станцевать с вашей прекрасной дочерью в конце вечера? — я смело поднял на него глаза. Не желаю сдаваться без боя.
— Вас удостоили чести защищать Далар, Хранитель Юстиниан. И вам пора вернуться к своим прямым обязанностям, а не развлекаться на балах, — ядовито прошипел лорд, смерив меня неприязненным застывшим взглядом.
Он говорил со мной так, словно я цепной пес, которого прислуга по ошибке впустила в дом.
Окатив меня холодным презрением, лорд Бартели развернулся и зашагал прочь, увлекая за собой дочь. А я остался стоять, понуро опустив плечи. Чувствовал себя не одним из трех избранных Хранителей, а грязью на площади Далара.
В течение этой нелюбезной беседы Данэлия молчала и смотрела в пол, не смея возразить деспотичному отцу. Лишь перед тем, как он утащил ее прочь, любимая подняла на меня глаза, полные печали.
И тогда я понял, что наша судьба предопределена. Она никогда ни на что не надеялась. Просто любила меня обреченно. Как и я.
Один из сильнейших магов Далара — я был бессилен что-либо изменить….
Душевную боль Хранителя Юстиниана я ощутила, как свою. Несколько раз глубоко и судорожно вдохнула, мечтая проснуться.
Но выбраться из лабиринта сна не получалось. Перед внутренним взором возникло совершенно иное место.
В уютной столовой в кремовых тонах весело потрескивал огонь в камине, напротив которого в кожаных креслах сидели двое мужчин. Я видела их лица впервые, но точно знала, кто они.
Ближе ко мне сидел Ксемериус Корф. Темноволосый мужчина средних лет с посеребренными сединой висками, Хранитель «изумрудной» книги и хозяин дома, в котором мы находились.
Чуть дальше расположился седовласый Хранитель Амедео Магно с орлиным профилем. На его руке, напряженно сжимавшей подлокотник кресла, тускло мерцал перстень с черным камнем.
Неведомо откуда, в памяти возникли слова:
Рубин — красный как кровь — в память о погибших братьях,
Изумруд — зеленый как яд — для защиты от магии, что отравляет душу,
Морион — черный как ночь — как напоминание о ее истинной сути.
Не замечая моего призрачного присутствия, оба мага обеспокоенно следили за юношей. Тот метался от стены к стене раненым зверем.
Я не сразу узнала Юстиниана в худощавом молодом человеке с впалыми щеками. Глаза на его осунувшемся лице лихорадочно блестели. Отросшие темные волосы падали на скулы, когда он опускал голову, словно тяжелый груз наваливался на его плечи.
Мне было тяжело видеть его таким. Ощущение того, что произошло что-то непоправимое, проникало под кожу, как
