вперед и преградила им дорогу.
– Привет, – запыхавшись, выдохнула я.
До этого момента они делали вид, что меня не замечают, но тут им пришлось на меня посмотреть.
– Чо надо? – спросила Маша светским тоном.
Я протянула Рыжему руку ладонью вверх:
– Отдай ключ, пожалуйста.
– Какой ключ? – не понял он.
– Который ты у Риты Георгиевны стащил.
Бледное лицо Рыжего стала заливать краска.
– С какого я те должен его отдавать?
– Я его ей верну, – сказала я и добавила: – Про тебя не скажу, не волнуйся.
– Вернешь? – с издевкой повторил Рыжий. – Или будешь с гномом кувыркаться?
Маша ухмыльнулась, а я даже не сразу поняла, про что Рыжий говорит. А когда поняла, задохнулась от негодования.
– Ты совсем, что ли?!
Рыжий сплюнул, сказал, что ничего не отдаст, и отодвинул меня с дороги. Они прошли мимо, и Маша окинула меня взглядом, в котором мешались жалость и презрение.
79
По дороге к кабинету музыки я увидела Татьяну Геннадиевну. Она сидела на банкетке, положив руки на колени, и печально смотрела в пол. Рядом стояла И Дэ с сочувственным видом. Школа уже опустела, и в коридоре, кроме них, никого не было. Я подошла поздороваться с Татьяной Геннадиевной, и она грустно мне покивала.
– Я сегодня последний день, – сказала она.
– Ой, – сказала я.
Она приложила ладонь к одной щеке, потом к другой, словно проверяя, на месте ли они.
– Мне ужасно жаль, – проговорила я. – Это несправедливо. Вы такого не заслужили.
Кажется, я повторяла фразу из какого-то фильма, но мне действительно было жаль Татьяну Геннадиевну.
– Двадцать лет в этой школе, – пробормотала она.
Что-то мне это напомнило.
– Департамент меня переводит, я теперь буду…
– Директором районной библиотеки? – воскликнула я, вспомнив Лидию Ивановну, которую грозили кем-то заменить.
– Какой библиотеки? – изумленно подняла на меня глаза Татьяна Геннадиевна. – Детского сада! В Новогирееве!
– Новогиреево – хороший район, – прошелестела сверху И Дэ.
– Угу, хороший, – пробурчала Татьяна Геннадиевна и посмотрела на учительницу. – Ты-то теперь администратором при Панкратове будешь, так ведь?
И Дэ развела руками с видом оскорбленной добродетели – мол, надо же кому-то работать, и разве она виновата, что выбрали ее?
– Я вам сочувствую, – очень серьезно сказала я Татьяне Геннадиевне, – и желаю удачи в детском саду.
80
Вечером в бабушкину квартиру явился с визитом дядя Толя. Он вручил мне коробку пастилы, сказав, что это мне от Антона с горячим приветом, и стал ждать бабушку на кухне. Бабушка выпорхнула из своей комнаты в наряде Миледи, который она выкупила у костюмера кукольного театра за две своих пенсии и теперь не снимала ни днем ни ночью. Черепа она пришила обратно на пояс.
– Мама, – потрясенно проговорил дядя Толя, медленно поднимаясь с табуретки.
– Сидите, – царственным жестом опустила его на место бабушка.
– Мама, это я, – пролепетал дядя Толя, с трудом улыбаясь.
Бабушка, нахмурив брови, с недоумением воззрилась на него, но через несколько секунд тень воспоминаний пробежала по ее лицу, и она недоверчиво спросила:
– Толя?
Он кивнул.
– Когда ты успел стать таким… старым? – потребовала ответа бабушка.
– Мама, но ты тоже… – начал дядя Толя, но вовремя остановился.
– Так и не женился, – сказала бабушка, оглядев его.
Дядя Толя хотел возразить, но она наклонилась, чмокнула его в редеющую макушку и удалилась в свою комнату, бросив на ходу:
– Заходи в субботу, хоккей посмотрим!
– Какой хоккей, она никогда не любила хоккей, – забормотал дядя Толя, растерянно глядя на папу, который стоял все это время, прислонившись к раковине, и наблюдал.
– Ты любил, – сказал папа. – Тридцать лет назад.
– Боже, – прошептал дядя Толя и опустил лицо в ладони.
Папа шагнул к нему и ободряюще похлопал по плечу.
– Все не так плохо, как кажется со стороны.
Дядя Толя мелко закивал, потом поднял лицо и сказал папе:
– У меня к тебе вопрос есть. Можем… обсудить?
И он как-то странно скосил глаза в моем направлении. Папа удивленно выпрямился, но потом кивнул и пригласил его в свою комнату. У дяди Толи явно был какой-то секрет.
Под дверью я подслушивать не стала, зато открыла на кухне окно. Папа и дядя Толя стояли на балконе, дядя Толя курил.
– Слушай, напиши моему дурню курсовую, а? – говорил дядя Толя уже совершенно другим тоном. – Он вот до сего дня проваландался, и ничего. А уже сдавать. Есть у меня человек, но я про тебя вспомнил. Всё лучше – деньги в семью. Заплачу как положено.
Папа какое-то время молчал, потом спросил:
– А сам Антон знает, что ты ему курсовую купить хочешь?
Видимо, дядя Толя кивнул.
– И что он по этому поводу думает? – спросил папа сдержанно.
– Да кто его спрашивает, что он думает! – с нервным смешком воскликнул дядя Толя. – Писал бы сам – никаких вопросов. Так профукал же все сроки! Буи пинал весь год!
– Так он, кажется, не хотел туда совсем поступать, это ты решил, – начиная уже терять сдержанность, сказал папа.
– Вот не надо мне сейчас вот этого, – недовольно протянул дядя Толя. – Мораль читать.
– Ты думаешь, это нормально? Порядочно? – уже не мог остановиться папа.
Дядя Толя шумно вздохнул и снова щелкнул зажигалкой.
– Легко быть порядочным, когда ты на… никому не нужен, – заговорил он, выдыхая дым. – Когда от тебя не зависит компания с полста сотрудниками, и у каждого дети, жены, бабки, дедки, внучки и жучки! И за всех ты отвечаешь – чтоб им было что есть завтра и послезавтра! Легко рассуждать о морали, когда тебе не нужно крутиться каждый гребаный день, из кожи вон лезть – пятнадцатый год подряд!
Дядя Толя распалялся все больше, в голосе его звучала глубокая обида.
– Да, я помню, что ты пятнадцатый год не щадишь себя ради размещения рекламных щитов на остановках, – спокойно проговорил папа. – Но при чем тут курсовая твоего сына?
После секундного замешательства дядя Толя послал его куда подальше, громко протопал через комнату в прихожую и выскочил из квартиры, оглушительно хлопнув дверью.
Папа вернулся на кухню, устало выдохнул и сказал мне:
– Все слышала? Я видел твой длинный любопытный нос.
Потом подошел, обхватил руками мою голову и прижал к себе.
– Красивый у тебя нос, извини.
Помолчал и говорит:
– Бедный дядя Толя.
На следующий день он занял денег у меня и у мамы (занял бы и у бабушки, да она всё спустила на платье) и сам пошел к дяде Толе возвращать долг. Папа мне ничего не объяснял, но я и так поняла, что ему неудобно оставаться у брата в долгу, раз они поссорились.
81
В пятницу вернулась из больницы Ника, и я пошла к ней в гости. Отчим был на работе, а ее мама осталась дома и пекла блины, чтобы накормить нас до отвала. Ника съела полтора – в нее пока много не влезало. Если бы я не проявила волю и не отказалась после четвертого, Никина мама закормила бы меня до потери пульса. Она была очень внимательна и добра, и мне пришло в голову, что если бы не съеденные Никой таблетки, такой перемены не произошло бы – она бы по-прежнему говорила с дочерью не больше, чем с водопроводным краном, и целыми вечерами лежала с пивом на диване, равнодушно уставившись в телевизор, а отчим курил бы рядом и орал «Ника, вытряхни пепельницу!». Хотя это была очень подлая мысль с моей стороны.
Мы с Никой поглазели на австралийских вомбатов на девяносто седьмом зоологическом канале и пошли гулять. Стояла жара, на кустах начала проклевываться сирень, на детской площадке Сережа и Олежа увлеченно пели «Поедем, поедем, пока еще жив». Напротив на скамейке, поставив тележку рядом, сидели Шухрат и Рустам – качали головами и подпевали там, где успевали за незнакомыми словами. С тех пор, как установилась летняя погода,
