Достоевского мы пришлем в школу, – затараторил ведущий. – Поздравляю!
Ко мне подбежал один из футболистов Рыжего и, потянув за юбку, показал подобранный с пола череп.
– Можно я его домой возьму? Я его на крысу буду надевать, ей как раз по размеру!
75
Вечером, лежа под столом, я разговаривала с Никой по телефону. Она сказала, что в больничной палате уже все спят, и она говорит со мной, спрятавшись под одеялом, и что она посмотрела видео раз пятнадцать и каждый раз хохотала до икоты.
– Чистый гагарофл, оборжалась как младенец! – повторяла Ника.
Потом она помолчала и попросила никому не говорить в нашей старой школе о том, что с ней случилось.
– Я всем пишу, что котлетами отравилась, – сказала она.
Я пообещала, что не скажу, но призналась, что Денис, Лусинэ и Рыжий знают.
– Им можно, они не наши, – ответила Ника и без всякой паузы продолжила: – Меня Ильяс бросил. Всего-то месяц с ним прогуляли. Но я не из-за этого!
– Понятно, – промямлила я, никак не ожидавшая таких известий.
Мы обе замолчали. Было слышно, как Ника вздыхает и ворочается.
– Март, я не знаю, из-за чего, – прошептала она, словно отвечая на мой вопрос. – Мне было так…
Я поняла, что она вот-вот заплачет, и хотела сказать ей «не надо, не рассказывай сейчас», чтобы она не травила себе душу, но потом подумала, что когда же ей рассказывать, если не сейчас. Может быть, наоборот, она расскажет и ей легче станет, как мне когда-то с той историей про Домкрата.
– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Ника, всхлипнув.
Я стала лихорадочно перебирать в уме последние события – что бы ей такое рассказать, чтобы она отвлеклась и утешилась? Про то, как я за бабушкой на вокзал ездила? Тоже мне, веселая история – сумасшедшая старуха, призрак дочери. И я начала пересказывать Нике «Женщину и обезьяну».
76
Начались майские праздники. Денис уехал в лагерь каратистов, Лусинэ со своим семейством отбыла в автобусный тур по Золотому кольцу, Нику не выпускали из больницы, мама сидела в башне «Восхождения» и доделывала то, что не успела доделать раньше. С бабушкой мне надо было гулять от случая к случаю, потому что папа после происшествия с вокзалом проводил с ней еще больше времени, чем обычно, и выгуливал ее до изнеможения по паркам и набережным. Так что у меня оставалась куча свободного времени, и я проводила целые дни в компании Рыжего, что очень быстро подорвало нашу романтическую историю. Со мной случилась катастрофа – мне стало скучно. Апатия и тоска сковывали меня всякий раз, когда мы с Рыжим начинали разговаривать или шли куда-то. Какое-то время меня выручали две вещи – скейт и секс, – но скоро и они превратились в мучение.
– Пап, что со мной такое? – спросила я папу, коротко рассказав ему, как обстоят дела. – Значит, я его не люблю? А как понять, что по-настоящему любишь?
Папа поднял глаза к потолку.
– Например, когда хочешь узнать про него все-все-все, – проговорил он. – Каким он был в детстве, как тогда выглядел, с кем дружил, что делал, как менялся. Что ему нравится, какие книги он читает, чего хочет добиться.
Я тоже задрала голову к потолку, словно там было написано «О-о-у, но это не любовь». Выходит, я поступлю с Рыжим точно как Ильяс с Никой – брошу его через месяц. Но и продолжать тоже не имеет смысла – это нечестно и мучительно. Надо с ним объясниться, но так, чтобы не обидеть. В конце концов, нам же было здорово вместе.
77
– Леша. Мне с тобой было очень хорошо. Ты замечательный.
Мы с Рыжим стояли у его дома. Я позвонила и настояла, что подойду сама – надо поговорить. Теперь я говорила те фразы, которые подготовила заранее, но каждое произнесенное слово казалось никуда не годным враньем.
– Мне, серьезно, было с тобой так… хорошо. Спасибо тебе… Уф, мне так стыдно.
Из подъезда общежития двое юных полицейских, в форме и с дубинками на поясе, выносили детскую коляску. Наверное, мне было бы легче, если бы Рыжий что-то сказал, но он молча глядел мимо меня, сжав губы и сощурив глаза.
– Прости, пожалуйста, – умоляюще протянула я. – Мне очень жаль. Давай будем друзьями. Я была бы очень рада дружить с тобой.
Рыжий не дослушал, отвернулся и быстро пошел прочь.
– С Денисом своим дружи! – бросил он через плечо.
Я осталась стоять и наблюдать полицейских, которые очень бережно опустили колеса коляски на асфальт и заглянули в нее, затаив дыхание, посмотреть на спящего.
Возможно, я бы могла объясниться с Рыжим лучше, не так неуклюже, но по большому счету это вряд ли помогло бы. Если один из двоих решил со всем покончить, другому неизбежно будет больно – ведь он-то к такому не готов, и получается, что бросают именно его, оставляют в одиночестве, забирают у него то, что было ему пока что нужно. Но не могла же я попросить Рыжего: «Я что-то устала, ты не мог бы меня бросить?» Хотя мне было бы так проще – уж со своим разочарованием я как-нибудь справлюсь, пусть лучше бросают меня, забирают свою любовь и оставляют мне мою чистую совесть.
Но, несмотря на нравственные муки, я чувствовала большое облегчение.
78
После праздников мы вернулись в школу, и оказалось, что за эти дни она премного изменилась. Департамент присоединил ее к империи Домкрата, и теперь по коридорам и кабинетам ходили бригады мужчин со складными метрами. Они измеряли проемы и проходы и говорили, что здесь надо повесить электронные доски, а здесь – вмонтировать уголки отдыха с пуфами и горшочными растениями. Сам Домкрат собирал параллели классов в актовом зале и каждой параллели рассказывал, как хорошо теперь будет жить и учиться. Встретив меня в коридоре, он потемнел глазками и сказал:
– Ну вот, мы снова встретились.
Я вежливо и холодно поздоровалась и прошла мимо с прямой спиной. Свершилось – мне теперь было абсолютно безразлично его присутствие. Сердце у меня стучало, конечно, но я могла совладать со своими чувствами. Что бы Домкрат теперь ни говорил и как бы ни поступал, это уже не могло повлиять на мою жизнь – на то, какая я и что собираюсь делать. Даже если в оставшийся до окончания школы год мы с Домкратом опять столкнемся лбами и он меня выгонит, я найду, куда пойти, – в городе еще полно школ, которые не имеют к нему отношения. И, поскольку я все-таки решила учиться на адвоката, у меня есть план действий на ближайшее время – я буду его придерживаться, и никакой директор меня с этого плана не собьет.
– Мне тоже нужен план, – серьезно проговорила Лусинэ, когда я рассказала ей и Денису о своих соображениях.
– А что ты будешь делать после одиннадцатого? – спросила я.
– Подумаю, – сказала Лусинэ. – Сегодня. Завтра вам скажу.
– А ты что? – я посмотрела на Дениса. – Тебе больше не надо идти в «панкратовку», она сама к тебе пришла.
Денис хмуро хмыкнул. Мы помолчали, переминаясь у турников и поглядывая по сторонам. Расходиться не хотелось, а чем заняться, никто не знал.
– Потанцуем? – неуверенно спросила Лус, поднимая руку с ключом от кабинета музыки.
– Да ладно! – гаркнул Денис.
– Го!
Когда мы вбегали в школу, навстречу как раз выходил Рыжий с Машей. Его рука лежала на ее плече, она обнимала его за талию, и по всему было видно, что они вместе. Я чуть не поперхнулась. Не то чтобы я склонна ревновать, но от неожиданности ревность во мне взыграла. Подавив ее усилием воли, я прошла в школу за Денисом и Лусинэ, но через пару шагов кое-что вспомнила.
– Я сейчас! – крикнула я им и развернулась.
Догнав Рыжего и Машу во дворе, я забежала
