его падением. Этот монах, говорит Руфинус, не мог больше выносить монашеской жизни; подобно Пафнуцию из «Таис» Анатоля Франса, он не мог изгнать видение красоты, которое ему привиделось или привиделось; он покинул свою келью, погрузился в городскую жизнь и последовал за этим видением, наконец, в ад.44
Поначалу организованная церковь не могла контролировать монахов, которые редко принимали священные ордена; однако она чувствовала ответственность за их излишества, поскольку разделяла славу их деяний. Она не могла позволить себе полностью согласиться с монашескими идеалами; она восхваляла безбрачие, девственность и бедность, но не могла осудить брак, родительство или собственность как грехи; теперь она была заинтересована в продолжении рода. Некоторые монахи по собственному желанию покидали свои кельи или монастыри и беспокоили население своими попрошайками; другие ходили из города в город, проповедуя аскетизм, продавая настоящие или фальшивые реликвии, терроризируя синоды и побуждая впечатлительных людей разрушать языческие храмы или статуи, а то и убивать Гипатию. Церковь не могла мириться с такими самостоятельными действиями. Халкидонский собор (451 г.) постановил, что при принятии монашеских обетов следует проявлять большую осмотрительность; что такие обеты должны быть бесповоротными; и что никто не должен организовывать монастырь или покидать его без разрешения епископа епархии.
2. Восточные епископы
Христианство теперь (400 г.) почти полностью восторжествовало на Востоке. В Египте коренные христиане, или копты,* составляли уже большинство населения, поддерживая сотни церквей и монастырей. Девяносто египетских епископов признавали власть патриарха в Александрии, который почти соперничал с властью фараонов и Птолемеев. Некоторые из этих патриархов были церковными политиками не самого приятного типа, как, например, Феофил, который сжег дотла языческий храм и библиотеку Сераписа (389 г.). Более приятен скромный епископ Птолемаиса Синезий. Он родился в Киринее (ок. 365 г.), изучал математику и философию в Александрии у Гипатии; до конца жизни он оставался ее преданным другом, называя ее «истинной выразительницей истинной философии». Он посетил Афины и утвердился там в своем язычестве; но в 403 году он женился на христианке и галантно принял христианство; ему показалось простой любезностью превратить свое неоплатоническое триединство Единого, Нуса и Души в Отца, Духа и Сына.45 Он написал множество восхитительных писем и несколько незначительных философских работ, из которых сегодня ни одна не представляет ценности, кроме эссе «В похвалу лысине». В 410 году Феофил предложил ему епископство Птолемаиса. Теперь он был деревенским джентльменом, у которого было больше денег, чем амбиций; он протестовал, что не годится, что он не верит в воскресение тела (как того требовал Никейский Символ веры), что он женат и не намерен бросать свою жену. Феофил, для которого догмы были инструментом, подмигнул на эти ошибки и преобразовал Синезия в епископа прежде, чем философ смог принять решение. Характерно, что его последнее письмо было адресовано Ипатии, а последняя молитва — Христу.46
В Сирии от языческих храмов избавились по примеру Феофила. Императорские эдикты предписывали их закрыть; оставшиеся в живых язычники сопротивлялись, но смирились с поражением, заметив, с каким безразличием их боги приняли уничтожение. У азиатского христианства были более здравомыслящие лидеры, чем египетские.* За короткую пятидесятилетнюю жизнь (329?-379) великий Василий учился риторике у Либания в Константинополе, изучал философию в Афинах, посещал анхоритов Египта и Сирии и отверг их интровертный аскетизм; стал епископом Кесарии Каппадокийской, организовал христианство в своей стране, пересмотрел его ритуалы, ввел самообеспечивающееся ценобитное монашество и составил монашеские правила, которыми до сих пор руководствуются монастыри греко-славянского мира. Он советовал своим последователям избегать театральной суровости египетских анхоритов, а служить Богу, здоровью и здравомыслию полезным трудом; возделывание полей, по его мнению, было прекрасной молитвой. И по сей день христианский Восток признает его выдающееся влияние.
В Константинополе почти не осталось следов языческого культа. Однако само христианство было раздираемо конфликтами; арианство все еще было могущественным, постоянно возникали новые ереси, и у каждого человека было свое собственное богословие. «Этот город, — писал брат Василия, Григорий Ньясский, около 380 года, — полон механиков и рабов, которые все являются глубокими богословами и проповедуют в лавках и на улицах. Если вы попросите человека поменять кусок серебра, он скажет вам, чем Сын отличается от Отца; если вы спросите цену буханки, вам ответят, что Сын ниже Отца; а если вы спросите, готова ли ванна, вам ответят, что Сын был создан из ничего».47 В царствование Феодосия I сириец Исаак основал первый монастырь в новой столице; подобные учреждения быстро множились, и к 400 году монахи стали силой и ужасом в городе, играя шумную роль в конфликтах патриарха с патриархом и патриарха с императором.
Григорий Назианзен познал горечь сектантской ненависти, когда принял призыв ортодоксальных христиан Константинополя стать их епископом (379 г.). Валенса только что умер, но ариане, поставленные императором, все еще находились под церковным контролем и проводили свои службы в Святой Софии. Григорию пришлось разместить свой алтарь и прихожан в доме друга, но он назвал свою скромную церковь обнадеживающим именем — Анастасия (Воскресение). Он был человеком в равной степени благочестивым и образованным; он учился в Афинах вместе со своим соотечественником Василием, и только его второй преемник мог соперничать с ним в красноречии. Его паства росла и росла, пока не стала больше, чем в официальных базиликах. Накануне Пасхи 379 года толпа ариан атаковала часовню Анастасия залпом камней. Восемнадцать месяцев спустя православный император Феодосий с пышностью и триумфом возвел Григория на подобающий ему трон в Святой Софии. Но церковная политика вскоре положила конец его спокойствию; ревнивые епископы объявили его назначение недействительным и приказали ему защищаться перед собором. Слишком гордый, чтобы бороться за свою кафедру, Григорий подал в отставку (381 г.) и вернулся в каппадокийский Назианз, чтобы провести оставшиеся восемь лет своей жизни в безвестности и покое.
Когда умер его равнодушный преемник, императорский двор пригласил в Святую Софию священника из Антиохии, известного в истории как святой Иоанн Златоуст из Золотых Уст. Родившийся (345?) в знатной семье, он учился риторике у Либания, знакомился с языческой литературой и философией; вообще восточные прелаты были более учеными и спорщиками, чем западные. Иоанн был человеком острого ума и резкого нрава. Он беспокоил свою новую паству тем, что серьезно относился к христианству, осуждая в ясных выражениях несправедливость и безнравственность эпохи.48 Он осуждал театр как выставку развратных женщин, как школу сквернословия, соблазнения и интриг. Он спрашивал столичных богатых христиан, почему они тратят так много
