Три?! Четыре?! Вопрос тогда совсем аккуратненький, вежливый, так уточняющий на всякий случай, а на обед у нас случайно не барашки? А то какие – то навязчивые мысли стали подступать про циклопа Полифема с Сицилии. Но где Сицилия, а где сейчас я, да и временные рамки, они на то и рамки, чтобы из них ни какие не приведи Господи, циклопы не выходили – мой разум брыкался, пытаясь нащупать твердую почву под ногами, ища доводы, что не все так страшно, как кажется на первый взгляд. Вот только то радушие, оказанное мне, разительно отличалось от того приёма, что оказал Полифем в своё время Одиссею! У меня был культурный шок, не меньше, от того как нас встретили после того, как Баркус объяснил ситуацию, разъяснив откуда я прибыла.
–Письмоносец прибыл из Камышова? Да вы что?! Того, что у Большой Топи притулился, мы все верно понимаем?
– Да – да, всё верно, там, где Большая Топь стыкуется с Землёй, других стыков у Земли в этом регионе просто не осталось.
– Письмоносец? Быть не может! Что прямо сейчас и прибыл? Только что с Земли?!
– Ну конечно – землянка, она самая! Еще суток не прошло, как Землю покинула. Свеженькая!
А вот это напрягло. К чему это циклопам то говорить? Баркус совсем наивный чукотский житель что ли, не наслышан про бытность циклопов в Элладе, как путников поглощали на завтрак да на ужин?! Да и какая я свеженькая?! Вы приглядитесь! Тухленькая я! Запашок болотный мне в помощь, чтобы никакие гастрономические наклонности не возникали при виде землянок!
– Редкость! Реликт! Где Земля и где вестники?! Соотечественница!!!
Вот это вообще, знаете ли, прибило…. Знаю, соотечественники за тридевять земель всегда чуть ли не роднёй воспринимаются. Но тут – то – циклопы! Я ошалело смотрела на таких вот свалившихся родственничков – соотечественников и ничего не могла поделать ни с выражением лица, ни ходом мыслей, который, уверенна на все сто, считывался на раз-два-три.
– Как зовут – то тебя, землянка?
Я молчала, а Баркус в растерянности смотрел на меня. Действительно, Баркус, как? Опаньки, промашка вышла! Я выжидающе посмотрела в растерянные глаза бусинки, даже не думая помогать выйти из неловкого положения. Никто ж из вас так и не спросил, как ко мне обращаться, кроме как вашего уже успевшего набить оскомину письмоносца. А в документ, я, молча свою фамилию, вносила, вы и не подглядывали, интереса не проявляли, так что сейчас и зависайте себе на здоровье, как старенький компьютер, наглотавшийся вирусов.
Что тогда меня дёрнуло за язык? Я же вроде, как напугана, была видом циклопов под самое, что говорится, не хочу…. Может меня вогнало в ступор то, что товарищи циклопы назвали меня соотечественницей? Нет, только представьте, быть соотечественником циклопу! Причем услышать этот вердикт из уст самого циклопа! В дрожь от этого осознания бросает. Впрочем, чего это я, каждый из вас и есть тот самый соотечественник не только им, а всем, когда – либо живущим на Земле. А может, в состоянии испуга мой язык начинает жить самостоятельной жизнью, отбросив необходимость отправлять, возникшие идеи на согласование мозгам, и я начинаю нести, Бог знает что?! Я не хотела никого не злить, не удивлять, ни тем более привлекать внимание, ведь читала же про Одиссея и не раз и знала, чем это может закончиться особенно в случае с циклопами. Меня зовут Фаина. Просто Фаина. Фаина Георгиевна, одно, что не Раневская, а с обычной, типично русской фамилией – Кравец. Что тогда меня дернуло назваться, так, что циклопы замерли на месте, словно соляные столпы, обернувшиеся к проклятому городу, остановив громыхание тележки и этим привлекши внимание остальных работников столовой?
– Афина. Меня зовут Афина.
Звонко! Громко! Где силы только взяла – загадка.
Созвучно с моим именем – да, но ведь не настолько! Дразнили так в начальной школе, когда греческие мифы мельком изучали – да, но когда это было?! Что щёлкнуло в моем уставшем от потрясений мозгу, я не знаю. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь, даже не пытайся.
– Афина?! Мы не ослышались?
– Слышал ведь, что переспрашивать, не глухой же – одноглазый, – толкнув в бок товарища, отозвался второй циклоп.
– Примечательная у вас, однако, группа собирается на курсе, письмоносцы, даже интересно во что это выльется, – не сводя с меня внимательного взгляда одного единственного глаза, подхватил другой.
– Надо же, Афина, вот ты какая оказывается.
– Что ж, наше глубокое почтение, Афина с Земли.
Уточнять, что же именного примечательного нашел в первом курсе циклоп с кухни ВАМПИРА, я не решилась, все еще робко поглядывая меж переносиц в одинокие глаза трехметровых великанов. А про Афину – таки слышали, что ж, может повежливей будут, поделикатней, хотя понятно дело, что к той Афине, о которой они подумали я не имела ни какого отношения.
– Вы бы вестника накормили не разговорами, а чем – то стоящим, она весь переход, между прочим, ничего не ела. Упадёт же скоро! И с ней фамильяр – его тоже на довольствие поставили.
Удивил – таки Баркус своим заступничеством, а я уже было подумала, что ему все равно и обязанность он свою исполняет, как и многие сотрудники всевозможных организаций на отвали, а если быть более корректным в оценке, то небрежно. Ан нет, беспокоится. Что ж, мелочь, а приятно.
Шрек показался из-за моего плеча, бьюсь об заклад неуверенно. Миры, говоришь, хотел посмотреть? Что ж, просмотр, Шрек, начинается! Думаешь, всегда желаемое выглядит так, как ты себе его представлял, нарисовал, вообразил? Ага, держи карман шире! Зачастую никакого соответствия! От слова совсем!
– Афина, что ты любишь кушать на завтрак?
Любишь? Они это серьёзно?! Никогда не понимала людей, которые любят что – то есть! Говорят: «Я люблю свинину! А я люблю крольчатину! А я креветки тоже знаете, люблю!» И всегда вместо слова любить мне слышится слово «сожрать»! А потом те же кадры, через запятую, говорят, что они и тебя тоже любят! Ага, за компанию! И почему это у меня от этого признания желание одно – ноги сделать?!
– Я не привередлива в еде. А сейчас действительно очень голодна и буду благодарна за любую еду.
– Тогда на наше усмотрение, Афина.
Я села за один из длинных столов, выставленных вдоль стен обеденного зала Академии, выложив из папки выданный мне в Канцелярии талон, прикрепляющий меня и Шрека к академической столовой. Стараясь, если и оглядываться по сторонам, то делать это аккуратно, понимая, что и меня
