похода, но наместник Войнята сможет принять тебя, а я помогу ему тебя понять, — сказал молодой безусый воин и, взяв под уздцы лошадь Любомира, повел его по городу.
За шесть лет отсутствия Любомира город немного вырос — прибавилось много новых бревенчатых домов; на улицах Плотников и Кузнецов, по которым ехал бывший пленник, стало больше мастерских. Даже несмотря на то, что Любомир не был горожанином, для него тут было все свое, родное, ведь летом раз в неделю он привозил со своего огорода на торжище репу, свеклу и яблоки. И от осознания того, что он уже не в плену, а в столице родного княжества, слёзы радости наворачивались на его глаза. Проезжая по улице, он видел знакомых кузнецов, с которыми после ярмарки когда-то выпивали брагу, но те были заняты работой, а Любомир не мог их окликнуть. Один из мастеров поднял голову, посмотрел на него, но, не узнав, продолжил стучать молотом. «Теперь после плена меня, наверное, и мать родная бы не узнала», — горько подумал беглец.
Воевода Войнята, оставленный на время отсутствия князя наместником Переяславля, услышав о появлении половецкого пленника с важной информацией, вышел встречать его во двор своего терема. Это был уже пожилой важный воин с наполовину седой бородой, в коричневом парчовом кафтане и белых кожаных сапогах.
Внимательно поглядев на Любомира и пояснявшего непонятные жесты стражника, воевода принял решение немедленно отправить гонца навстречу возвращающемуся из похода князю. Как оказалось, Всеволод Ярославич с войском уже был в Киеве и собирался через неделю прибыть домой. Срочные вести вполне могли ускорить его возвращение и сорвать планы половцев.
Уставшего Любомира наместник приказал накормить, отправить в баню и выдать ему новую одежду взамен его лохмотьев. Беглец поначалу хотел отказаться и пойти искать своих детей, но накопленная усталость взяла свое, и, воспользовавшись гостеприимством Войняты, вымытый Любомир впервые за шесть лет уснул в доме на свежей постели со счастливой улыбкой.
* * *
Хан Шарукан негодовал. Все шло не так, как он думал. Мало того, что из-за ливней его орде пришлось искать новые броды через разлившиеся реки, и это отсрочило его планы на целых два дня. Прорываясь через Посульскую оборонительную линию, при Лубнах половцы потеряли три сотни всадников и еще три дня, сражаясь всего с сотней русичей. Взятую в осаду крепость так и не покорили, стараясь как можно скорее достигнуть Переяславля. К тому же, в одном из сел ханского телохранителя заколол вилами отчаявшийся русский мужик, не пожелавший расстаться со своим добром. Мужика, естественно, на месте порешили, но осадочек остался. А еще не успел хан, как следует, насладиться грабежом русских деревень, как разведчики сообщили о том, что большие войска князей киевского и переяславского стоят в двухдневном переходе от Переяславля — богатого города, в котором он мечтал вдоволь поживиться, и стены которого были уже видны на горизонте. Шарукану ничего не оставалось, как послать за другими тремя ханами и собрать срочный совет.
Зная положение войск противника, Шарукан предложил внезапным ударом захватить город, взять все, что смогут увезти и возвращаться в степи. Хан Изай поддержал это решение, хан Осалук сомневался, а хан Тарх высказал противоположное мнение.
— Твой план неплох, Шарукан, но ты не учел кое-чего важного. Поверь моему опыту, город взять не так уж просто. Ведь это даже не маленькая порубежная крепость Лубны. Тем более русичи, насколько нам теперь известно, без боя город не сдают. У нас нет времени строить тараны и лестницы, чтобы пробить ворота. А даже если мы и войдем в Переяславль, то наверняка потеряем много всадников, и у нас не хватит людей, чтобы вернуть добычу назад. Предлагаю возвращаться в Шарукань, а на обратной дороге заехать в попутные села. В наши степи русичи не пойдут, и вся добыча будет в целости. А в следующий раз мы сами выманим князей в степь, подготовим им ловушки, и тогда, разбив их армию, сможем без опаски порезвиться в русских городах.
— Хан Тарх, ты всегда был мудр, но в этот раз не говорит ли в тебе слабость? Если мы сейчас отступим от богатого города, то русичи решат, что мы слабы и сами нападут на нас.
— Слабыми мы станем, если по глупости потеряем и воинов, и добычу, Шарукан! Я сказал все, что думаю. Советую тебе прислушаться к моим словам, если ты жаждешь наших побед и в дальнейшем.
Другие ханы и беки, поразмыслив, признали решение хана Тарха более здравым и принялись обсуждать скорый путь домой. Шарукан, сцепив зубы и стиснув кулаки, тоже поневоле согласился, но затаил обиду на старика, помешавшего его первому большому походу.
Так и не причинив вреда Переяславлю, половецкая орда отправилась восвояси, уничтожив по пути шесть дальних деревень и погнав с собою в плен их обитателей. Переяславская конница, отправленная им вдогонку, обнаружили только пепелища и следы орды — половцы растворились в своей Степи.
* * *
Для Матвеева эти две недели пробежали незаметно, и хотя каждый день был как две капли воды похож на предыдущий, зато они ни в какое сравнение не шли с его совсем недавней рабской жизнью. Утро начиналось с того, что Сергей приносил завтрак от общего казана старому шаману в юрту, потом целый день выполнял его различные поручения и слушал постоянные несправедливые упреки, на которые научился отвечать молчанием. Зато вечером его встречала Бике, с нетерпением ожидавшая этой встречи весь день, как, впрочем, и он сам. За это время он успел привязаться к этой красивой и умной девушке, которая была, к тому же, интересной собеседницей. Хоть Матвееву было двадцать три, а Бике — всего семнадцать, но благодаря природному уму ханской дочери этой разницы в возрасте совсем не ощущалось. И хоть особой любви Сергей к ней не испытывал, но ему было приятно ее общество. Матвеев, конечно, был не дурак, и не позволял себе ничего большего, чем разговоры и комплименты, прекрасно осознавая, насколько для него может быть опасным излишнее проявление чувств. Он и так однажды слышал, заходя в юрту Бике, что ее служанки перешептывались о чудном монахе и своей госпоже, но, завидев его, быстро замолкали. Хорошо, что пока дальше стен городка слухи не доходили, но что будет дальше… Впрочем, Сергей старался об этом особо не думать и наслаждался общением с ханской дочерью и прохладой летнего вечера после дневной жары.
В один из вечеров он застал Бике в расстроенных чувствах. Она смотрела куда-то вдаль и откликнулась не сразу, когда Матвеев
