— Что именно вам известно? — спросила она Тома с неожиданным интересом в голосе, так контрастировавшим с напускным безразличием Труссара.
— Убили человека. Моего друга, — ответил Том. — Перед смертью он оставил мне кое-что: схемы Лувра, расписание патрулирования, пароли, системы сигнализации… — Говоря, Том раскладывал на столе Труссара несколько файлов, заранее распечатанных в квартире Дюма. — Он работал на человека, известного как Майло.
— Несколько лет назад Майло выполнял для нас пару секретных поручений, — подтвердил Дюма. — Поверьте мне, он способен провернуть это.
Труссар подался вперед и скептически изучил разложенные перед ним бумаги, прежде чем откинуться обратно, пожав плечами.
— Около шести месяцев назад у нас было небольшое нарушение системы безопасности. Один из наших сотрудников продавал коды доступа к системам слежения и защиты от проникновения. После этого мы поменяли все. Ваши сведения устарели.
— Если они смогли добыть их один раз — добудут и второй, — предупредил Дюма.
— Откуда вы знаете, что они нацелены именно на «Джоконду»? — Леви назвала «Мону Лизу» на французский манер.
— Мой друг занимался фальсификацией произведений искусства. Вместе с этими документами он оставил мне картину, — объяснил Том. — Подделку под «Джоконду». Очень хорошую. Я знаю Майло и думаю, что он собирался заменить настоящую картину на фальшивую. И все еще готов пойти на это — как только добудет копию.
— Выдумаете? — рассмеялся Труссар, закинув руки за голову и развалившись в кресле. — Это все, что у вас есть? Устаревшее расписание патрулирования музея и смутное предположение? И вы рассчитываете, что я начну бить тревогу?
— Ты полагаешь, что мы все выдумали? — ответил вопросом на вопрос Дюма.
— Не знаю. — Труссар немигающим взглядом уставился на него. — А вы выдумали?
— Не то чтобы мы недооценивали цель вашего визита к нам, — мягко заверила Леви, затушив недокуренную сигарету со следами помады на фильтре. — Но вы должны нас понять — почти каждую неделю какой-нибудь псих угрожает похитить, сжечь или взорвать «Джоконду».
— Вы нас, значит, психами считаете? — возмутился Дюма.
— Дело в том, что великая картина привлекает охотников за произведениями искусства, — продолжала Леви. — Люди пишут нам, сообщая о том, что обнаружили невероятное взаимоотношение между размерами полотна и датой рождения Леонарда, или о том, что «Джоконда» на самом деле не женщина, а любовник Леонарда.
Леонард. Несмотря на то что разговор велся на французском, что-то внутри Тома яростно протестовало против офранцуживания имени да Винчи. В лучшем случае это выглядело неестественно, в худшем — ужасно бестактно, словно попытка сделать вид, что гений Возрождения принадлежит им. Весь мир зовет его Леонардо. Почему французы всегда пытаются быть не как все?
— Теории заговоров, — покачал головой Труссар. — Думаю, виноваты американцы.
А как же, подумал Том. Это, видимо, было вбито в головы французских чиновников как «Отче наш»: сомневаешься — обвиняй янки.
— Неудивительно, что кто-то якобы хочет украсть «Джоконду», — продолжала Леви. — Кто-то где-то всегда хочет это сделать. И даже это стремление делает картину такой, какая она есть.
— Планировать можно все, что угодно, — вмешался Труссар. — Картина находится под неусыпной круглосуточной охраной, в специально оборудованной комнате. «Мона Лиза» — самая защищенная дама на планете. Она никуда не денется.
— Полной безопасности не бывает, — твердо возразил Том.
— Ты пригласил нас к себе, потому что знаешь, что риск есть, — добавил Дюма. — Возможно, минимальный, но тем не менее риск. Мы просим лишь об одном — чтобы ты прислушался к нам.
— Я пригласил вас к себе, чтобы лично убедиться, правдивы ли слухи. — Труссар обошел стол, нависая над Дюма. — Что ты потерял разум. Совсем съехал с катушек. Слухи врут. Но ты еще хуже, чем я мог представить. Посмотри на себя! Ты жалок. Неудивительно, что тебя вышвырнули.
Труссар демонстративно смахнул распечатки со стола на колени Дюма. Тот моментально вскочил и бросился к нему, но Том успел встать между бывшими одноклассниками.
— Пойдем, — сказал он, уводя Дюма к двери. — Мы сделали все, что могли.
— Думаю, это будет наилучшим вариантом, — согласилась Леви, положив руку на подрагивающее плечо Труссара.
Она подождала, пока дверь за посетителями закроется, и устремила на коллегу укоризненный взгляд.
— Это было действительно необходимо?
— О чем ты? — вызывающе вздернул подбородок он.
— Что случилось между тобой и Дюма?
— Ничего, — слишком быстро и резко ответил Труссар. — Кроме того, что он пристал к нам. Господи, да он же пьяница! От него несет выпивкой. Украсть «Мону Лизу»? Пфф! Ему, должно быть, все приснилось.
— Мне он показался весьма убедительным, — возразила она. — Как и его друг. С какой стати им придумывать такую историю?
— А чем ему еше заняться? Наверное, ему нравится заставлять таких, как я, в панике бегать кругами. Это позволяет ему почувствовать себя значимым.
— Думаю, я расскажу обо всем Леду. На всякий случай.
— Незачем его в это втягивать, — раздраженно нахмурился Труссар. — Уж точно не в то, что мы сегодня услышали. Я разберусь.
— Я не имею права на ошибку. — Ее лицо побледнело при мысли о подобном варианте. — Он директор музея. Ему решать.
— Да он просто заставит меня поменять расписание обходов и снова проверить всю систему безопасности, — фыркнул Труссар.
— Думаешь, стоит позвонить в полицию?
— Если бы мы звонили в полицию каждый раз, мы бы с телефона не слезали. Кроме того, безопасность — моя юрисдикция, и ничья больше. Я не хочу, чтобы кто-либо вмешивался. Уж точно не полиция.
Глава двадцать четвертая
Сад Тюильри, Париж, 20 апреля, 17:02
Круглый пруд был обсажен деревьями. Как и было условлено, Арчи сидел на скамейке, укрывшись в тени покачивающихся веток. Усыпанные гравием дорожки лучами расходились от центра в разные стороны, разбивая на части цветник. В конце широкой аллеи, проходившей по центру парка, был виден еще один пруд, а за ним возвышалась гранитная стрела на площади Согласия. Обелиск намеренно поставили близко от того места, где во время революции стояли виселицы.
— Как все прошло? — спросил Арчи, когда они рухнули на скамейку рядом с ним. Горка бычков под ногами свидетельствовала о том, что он провел здесь немало времени.
— Придурки! — выругался Дюма, вытащив из кармана куртки флягу и сделав большой глоток.
— Болваны, — согласно вздохнул Том, отобрав у Дюма спиртное и приложившись.
— Совсем плохо?
— Они смеялись.