вспоминала просмотренную передачу, задумчиво возила пылесосом по ковру и размышляла о жизни. Почему очень часто люди замечают самое дорогое, лишь потеряв его?
С чего-то она решила сегодня затеять уборку. Не то, чтобы в квартире было грязно, и не то, чтобы ей очень хотелось воевать с пылесосом. Но грустные мысли слишком уж настойчиво зудели в голове, и прогнать их просто так не удавалось. Даже пылесос оказался в этом деле так себе помощником.
– Скорее бы закончился этот день, – пробубнила она себе под нос. Взгляд остановился на "горке", где посреди книг стояла фотография в рамочке. Всё утро Алана упорно избегала смотреть в ту сторону, и всё утро натыкалась на неё взглядом. Мистика какая-то.
На снимке навсегда осталась, запечатлена осень 1994-го. Фотография была необычайно яркой, от обилия красно-жёлтых листьев рябило в глазах, а над кронами деревьев разливалась нежно-голубая небесная акварель. Вдвоём с Лелькой они сидели в обнимку на спине деревянного коня и хохотали, глядя в объектив. Папа сказал: "Девочки, улыбнитесь! Сейчас отсюда вылетит курица", – и это их ужасно развеселило.
Конь был чёрный, с красными цветами, разбросанными по гриве и хвосту, с зелёными раскосыми глазами. Глаза эти казались очень умными. Алана помнила ("Да-да, Никита, я всё равно ВСЁ помню" – с вызовом подумала она), как, увидев его в первый раз, Лёлька восторженно воскликнула: "Он думает! Он точно думает!"
Лёлькина сестра так никогда и не узнала, о чём мог думать деревянный конь на старой, скрипучей карусели в парке. Карусель появилась там незадолго до их рождения. Папа говорил, что раньше лошадки украшали загородный особняк какого-то очень высокопоставленного чиновника и катали его детей, а когда дети выросли, чиновник решил пожертвовать их городу. "Аттракцион неслыханной щедрости", – криво ухмыльнулся отец, не заметив сам, что выдал довольно удачный каламбур. Но Алане с Лёлькой было абсолютно всё равно, чьи дети протирали когда-то своими задами эти сёдла. Это была первая настоящая в их жизни карусель, и девочки пришли от неё в полный восторг.
Под натянутым зелёным брезентовым куполом, вокруг железного столба, бежали друг за дружкой по кругу семь лошадей различной масти. В этом круговороте было какое-то неуловимое таинство, и Алана впервые в жизни начала задумываться о философии бытия. В четыре-пять лет девочка ли смогла бы объяснить, отчего ей так нравится вид вращающихся лошадей, но от этого вида у неё всегда перехватывало дыхание. Возможно, старая карусель подспудно воспринималась ею, как образец Порядка и Равновесия, к которым Алана всегда стремилась. Ведь невозможно было представить себе, чтобы жёлтая в белых "яблоках" лошадь когда-либо обогнала свою оранжевую подружку с розовой звездой во лбу. А голубой с синими разводами конь смотрел в хвост коричневому скакуну с малиновой гривой, и никогда – наоборот. Так должно быть, так было, и ничего не могло измениться.
Возглавлял процессию Чёрный конь, которого Лёлька облюбовала с первого взгляда и всегда каталась только на нём, лишь изредка милостиво уступая это право сестре. Почему именно "возглавлял"? Трудно было сказать, с таким же успехом он мог её замыкать или находиться в середине. Но почему-то никто из детей никогда не сомневался в том, что именно этот конь был первым – и в этом тоже была своя логика и свой особенный порядок.
Сам парк был очень старым, заросшим и запущенным. Когда Алане исполнилось тринадцать, местные власти решили его облагородить и перестроить. Карусель пошла под снос, вся великолепная семерка скакунов, в том числе и Лёлькин любимец – чёрный конь. Однажды, гуляя с Павликом, Алана обнаружила компанию деревянных лошадей, сваленных в кучу, неподалёку от места, где четверо потных матерящихся парней выворачивали из земли железный стержень, вокруг которого когда-то без устали гарцевал весь табун.
Алана с горечью смотрела на красавца-коня, хотя теперь назвать его красавцем вряд ли у кого-то повернулся бы язык. Бывший вожак эскадрильи превратился в обычную деревянную рухлядь. Красные цветы на боках облупились от дождя, одно ухо при падении откололось, зелёный глаз, смотрящий в небо, поблёк, выцвел и напоминал бельмо.
Как она назвала его? Это было что-то громкое, резкое. Буря? Гром? Ураган? Алана силилась вспомнить, но тщетно. Она многое помнила из прошлого, а вот кличка коня, придуманная ему Лёлькой, начисто вылетела из головы.
Впрочем, какая теперь уже была разница? Остальные лошади выглядели не лучше, и никому, кроме неё, не было никакого дела до того, что лихие скакуны валяются вверх ногами, как ненужный хлам, что жёлтая лошадь теперь лежала поверх голубого коня, хвост которого упирался в спину белого, наполовину засыпанного песком и обломками кирпича. От этого зрелища Алане стало совсем печально. Порядок был нарушен окончательно и бесповоротно, и это было плохо, очень плохо.
Хотя на самом деле плохо было уже давно.
******
На кладбище её не взяли, чему Алана была только рада. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, ни даже шевелиться. Она забилась в угол своей кровати и просидела там весь оставшийся день. Наверное, кого-то оставили за ней присматривать (например, тётю Оксану, которая после сегодняшней ночи боялась подойти к этому дикому ребёнку и лишь осмеливалась каждые четверть часа просовывать голову в дверь, дабы убедиться, что в позе и положении тела Аланы ничего не изменилось). Наверное. Потом Алана утешала себя тем, что не могли же они совсем про неё забыть?.. Хотя тогда ей именно так и казалось.
На похоронах у бабушки прихватило сердце и её прямо с кладбища доставили в больницу. Вечером девочку забрали к себе Гордеевы.
Тётя Валя, Никиткина мать, переживала за Алану. Она работала врачом, и прекрасно понимала, что состояние, в котором находится девочка, точно нельзя назвать нормальным. Алана не разговаривала, никак не реагировала на окружающее, просто сидела, уставившись перед собой в одну точку, и с этим нужно было что-то делать, но сил на то, чтобы что-то сделать, у тёти Вали просто не осталось. Она только что похоронила лучшую подругу, а до этого ей ещё пришлось присутствовать на опознании тела и заниматься подготовкой к похоронам матери Аланы, поскольку от отца Аланы толку не было никакого – узнав о трагедии, он сразу же, что называется, "вошёл в штопор" и больше из него не выходил. А потом ещё на кладбище бабушка Аланы упала замертво, едва гроб с телом её дочери стукнулся о землю, и именно тётя Валя приводила пожилую женщину в чувство и везла в больницу. Так что в общем итоге для самой Аланы у неё не осталось, увы, уже ничего.
Усадив
