— Вдова уже, представь себе, — отвечаю, — но не сильно горюет. Муж у нее был денежный мешок, в отцы ей годился, по таким никто особенно не плачет. Кора у нас богачка.
— А, да, точно, ты мне как-то писала, — вспоминает Хуго и продолжает пожирать глазами мою рыжеволосую внучку. — Вот бы с такой познакомиться!
Я не рассказываю ему, как мне с Корой трудно.
— Она художница, — сообщаю я. Конечно, ясное дело, Кора интересует старого донжуана в сто раз больше, чем три мускулистых бейсболиста. — Живет в Италии, во Флоренции, — добавляю я, — я уже давно ее, к сожалению, не видела.
— А Хайдемари всей душой мне предана, — вворачивает Хуго, чтобы хоть чем-нибудь похвастаться.
Я тут же вспоминаю о его лекарствах, вылавливаю из коробочки пилюли и протягиваю Хуго.
— Слушай, а зачем ты все это барахло принимаешь? Хуго задумывается:
— Давление скачет, кислота в моче, депрессия старческая и, хм, да, ну, эта, хм, простата.
— Ты слышишь плохо, а я слепну, — утешаю я, — давно уже… Когда мы последний раз виделись?..
Хуго подсчитывает.
— Господи, — радуется он, — это был фильм «Грешница»! Просто потрясающе! Хильдегард Кнеф[12]— совсем голая, что там творилось! Когда ж это было?
Я-то знаю, когда это было: вскоре после моего сорокалетия, когда я снова тайно стала встречаться с Хуго. Мы, конечно, частенько тогда ходили вместе в кино, но он (это же Хуго, чего еще от него ждать) помнит только голую Хильдегард.
Неожиданно он высказывает желание посмотреть дом. Мы с трудом поднимаемся. Хуго идет не наверх, в мансарду, он устремляется в подвал.
Я бросаю на него мрачный взгляд.
— Не волнуйся, Шарлотта, — отзывается он, — я сам спущусь.
Вот этого-то мне и не хочется.
Через пару минут мы стоим перед гробницей Бернхарда.
— Славно сработано, а? — Хуго стучит кулаком по кирпичной кладке. — Слабо повторить?
Всеми возможными способами я избегала этого места, но сейчас прыскаю от смеха:
— Да уж, жаловаться ему не на что. Он тут со мной, рядышком.
Впервые за много лет мы так спокойно говорим об этой солдатской могиле. Хуго инспектирует газовые трубы и выслушивает историю, как тут все тряслось, включая меня, когда их ставили.
— А наверху у тебя никто больше не живет? — интересуется он с таким видом, будто хоть сейчас готов там поселиться.
Только мы садимся за стол, еле переводя дух, как звонит телефон. Опять Хайдемари.
— Я хочу с тобой поговорить, как женщина с женщиной, — говорит она.
Я сразу ощетиниваюсь, как еж иголками, ничего хорошего от такого разговора не ожидая.
— Папа не услышит?
Нет, не услышит, он, во-первых, глуховат, во-вторых, не очень-то и хочет. Но все же я предусмотрительно уношу телефон в коридор, пусть Хуго думает, что это кто-нибудь из моих детей.
— Я хотела сделать пластическую операцию, уменьшить грудь. Не думай, я не выпендриваюсь, просто у меня спина болит. Так вот, сегодня, во время предварительного обследования, обнаружили уплотнение. Взяли ткани на анализ, скоро скажут, что это такое. Если мне не повезет, придется ампутировать, я тогда не смогу так скоро… — До сих пор Хайдемари изо всех сил сдерживалась, прямо сама рассудительность, теперь едва не срывается на крик. — Я, конечно, не хочу вешать на тебя папу на такое долгое время, ты ведь тоже уже не девочка, тебе трудно будет. Не мог бы Ульрих подыскать для него какой-нибудь временный дом для престарелых?
Я бросаюсь ее убеждать: все пока идет замечательно, мы с Хуго много друг другу порассказали, гостиница рядом, сегодня вечером мы там ужинаем. Хайдемари успокаивается и просит меня скрыть ее болезнь от отца, по крайней мере, пока врачи не выяснят, рак это или нет.
Хуго даже не спрашивает, кто это звонил. Его вдруг осеняет:
— Ты знаешь, я много об Альберте думал… Может, он совсем и не был гомосексуалистом.
Я пришла к такому же выводу:
— Скорее, транссексуал, — подтверждаю я.
— Да нет, — возражает Хуго, — трансвестит. Я читал, что каждый пятый мужчина стремится выразить свою тайную скрытую женскую сущность и для этого переодевается в женскую одежду. В Америке они собираются раз в год вместе, выговариваются, а потом возвращаются в семьи, к женам и детям.
— Каждый пятый, говоришь? Так я, значит, немало таких знаю. — Я задумываюсь и мысленно перебираю всех знакомых мужчин.
— Когда Ида хотела меня забрать? — прерывает Хуго мои размышления.
Он, конечно, имеет в виду Хайдемари. Я тоже этим грешу: путаю имена, а то и вообще вспомнить не могу, как кого зовут. Тут мне приходится сообщить Хуго, что его встреча с дочерью откладывается на неопределенное время.
Хуго радуется, что ему дали еще немножко побыть у меня, искренне, будто неожиданной отсрочке перед смертью. Чрезвычайно трогательно. Удивительное дело, но о причине отсрочки он не справляется.
12
Мы с Хуго решили съесть на обед что-нибудь легкое, а потом шикануть в отеле. Вообще-то, мне это будет трудновато: после восьми вечера я есть уже не могу.
После ресторанчика Хуго располагается на софе и мгновенно засыпает. Между прочим, это мое место, я здесь отдыхаю, но откуда ж ему знать? Я сижу рядышком и заглядываю в его полуоткрытый рот: на верхней челюсти — протез, на нижней — временная пломба, коронки, искусственные вживленные зубы и мосты. Уж я-то разбираюсь, я долго работала помощницей у зубного врача. Хуго всхрапывает на вдохе и посвистывает на выдохе. Он все еще носит обручальное кольцо. Обеими руками он держит газету, впрочем, только для маскировки. Мне хочется развязать его галстук-бабочку и расстегнуть ему воротник рубашки, да боюсь, он проснется.
Было время, мы каждое мгновение стремились друг к другу, чтобы друг друга любить. Давно это было.
После украдкой похищенных поцелуев на кухне на мое сорокалетие нами снова овладело желание интимной близости. И мы придумали, где нам встречаться: подружка моя Милочка переехала во Франкфурт, муж ее работал там чиновником в одном ведомстве. Она пригласила нас на новоселье, посмотреть новое жилище, но Антон отказался. Он терпеть не мог поездов и остался с детьми дома. Стоило мне поведать подруге о своих личных проблемах, как она показала себя превосходной сводней. Почему бы мне не встречаться с Хуго раз в месяц в ее квартире? В будний день, пока ее муж Шпирвес в конторе, в обеденный перерыв, когда Хуго свободен. Сама Милочка работала полдня в страховой компании. Она будет приходить домой, когда голубки, вволю наворковавшись, уже разлетятся.
