и огрызается.
— Эрвин, — шепчу я. — Я серьезно.
Волчица грациозно прыгает на кровать, и я приподнимаюсь в липком беспокойстве на локтях:
— Чего тебе тут надо?
Помахивает хвостом и делает шаг ко мне. Ее передние лапы касаются моих ступней теплыми и солнечными лучами.
— Эрвин…
Эрвин с рыком вскакивает на лапы, я вскрикиваю, а волчица в ловком прыжке ныряет в меня ярким и жарким потоком, который искрит в каждой клеточке моего тела.
Эрвин застывает надо мной в жутком оскале, давить на грудь лапами и всматривается в глаза сияющими голубыми огоньками.
Зверь ошарашен. Он видит во мне не громкого надоедливого человека, а волчицу, которая кувыркается в моей груди солнечной игривой химерой. И Эрвин ей очень нравится. Она бы с ним побегала по лесу за зайцами, только вот клыки у нее не пустят крови и не разорвут шкурку, потому что она соткана из солнца.
— Теперь ты видишь ее? — сипло отзываюсь я.
Эрвин пятится, не отрывая взгляда от моего лица. Не замечает края кровати и неуклюже с удивленным фырканьем падает на пол, как мешок с картошкой.
Волчица выныривает из меня, встряхивает ушами и зевает, довольная своей шалостью.
— Что это было?! — Эрвин поднимается на ноги и тяжело дышит, вглядываясь в мои глаза, но солнечного зверя там больше не видит.
— Вот! — указываю рукой на волчицу, которая растекается на простыни солнечной лужей и ползет к краю кровати. — Это она! Эрвин! Она тут постоянно ошивается!
Перевожу взгляд на Эрвина в надежде, что он мне сейчас все-все объяснит, но он лишь хмурится, глядя на солнечное пятно, которое замирает под его взором на мятой простыне.
— Верховный Жрец ее видел, — хрипло и, глотая слога от волнения, шепчу я. — На кухне. И был очень этому не рад.
— Мне тоже это не нравится, — отрывисто и мрачно бросает он и шагает к стулу у окна.
Срывает со спинки стула штаны, торопливо их натягивает и вновь прямо и тяжело смотрит на меня:
— Так ты это не контролируешь?
— Что я должна контролировать? Она просто тут бегает, — хмурюсь. — И с вами рядом в лесу бегала. Вы ее, правда, не видели?
— Никого мы не видели.
Перевожу взгляд на солнечное пятно, которого уже и нет на кровати. Оно у двери. Просачивается под щель, и я решительно вскакиваю с кровати. Срываю простынь, кутаюсь в нее и выбегаю в коридор.
— Куда собралась?
Солнечный зайчик вспыхивает на стене слева и ползет по серому камню.
— Ягодка, — рычит за моей спиной Эрвин, — вернись в комнату.
Оглядываюсь. Он в явном смятении и беспокойстве.
— Я хочу понять, что происходит. Ты же сам видел… — повышаю голос. — Твой Зверь видел!
— Я без понятия, что он видел, — делает ко мне размашистый шаг.
Ищу взглядом на стенах, полу и потолке солнечное пятнышко, но нигде его не нахожу.
— Похоже, твоя беседа с Ягодкой не привела к ее безоговорочному послушанию, — раздается хриплый и тихий голос Анрей, который выходит к нам с лестничного пролета.
Весь укусах, синяках и глубоких ранах от когтей Вестара. По коже текут алые струйки крови, но кое-где вспоротая плоть запеклась темными корочками. С жутким хрустом вправляет сломанный нос, сплевывает кровавую слюну и вздыхает:
— Давай-ка ее в темницу.
Глава 34. Что это за место?
— Я не пойду в темницу, — возмущенно шепчу я, — совсем ополоумел? В темницу?!
И ведь не достучишься до этих двух болванов, что они охамели. Я их спасла от того света, волков за усы вытащила из темноты, а теперь меня за все хорошее и доброе в темницу?
— Думаешь, я тебе спущу игры с Вестаром? — резко поддается в мою сторону, сжимает в окровавленных пальцах подбородок. — Ты тут, чтобы развлекать нас, Ягодка, а не Советника.
— А вот и нет.
Наглые и беспардонные мерзавцы!
— А вот и да, — глаза Анрея вспыхивают недобрым огнем.
— Темница — жестковато, — фыркает Эрвин. — Она все-таки девочка.
Анрей переводит на него взгляд. Молчат, будто переговариваются друг с другом в мыслях и обсуждают, какое я наказание я заслужила за то, что их дядя меня подло затащил в кровать.
И Вестар сам-то жив? Или все?
— Жив, — Анрей зло щурится на меня. — И ты пойдешь в темницу своими ножками, — делает паузу и глухо рычит. — Идем.
И все. Мое тело не принадлежит мне. Я чувствую руки и ноги, но они будто не мои.
Анрей медленно разворачивается и неторопливо идет к лестнице, а я за ним. И даже слова против не могу сказать. Только глаза под моим контролем, но взгляд то и дело спускается к милым ямочкам на пояснице и крепким ягодицам.
— Прикройся, — Эрвин нагоняет Анрея и кидает ему в лицо штаны, за которыми успел предусмотрительно вернуться в комнату. — Давай сделаем вид, что мы приличные. И странно вести кого-то в темницу с голыми мудями. Совсем не зловеще и не мрачно.
Анрей молча останавливается, и я тоже торможу. Натягивает штаны, недовольно заправляет в них член.
Задумываюсь о том, как мужчинам неудобно с их гениталиями. Анрей и Эрвин смотрят на меня с некоторой усталостью. Видимо, мои мысли им не по вкусу. Я, наверное, должна паниковать, но я тоже утомилась от их фокусов, агрессии и глупых претензий. Лучше посижу в темнице.
— Там крысы, Ягодка, — невесело отзывается Анрей. — Пауки и тараканы.
Спазм на глотке ослабевает, и хрипло шепчу:
— Отличная компания.
И опять язык каменеет во рту от его тяжелого взгляда. Я боюсь крыс и пауков, но не стану показывать своего страха.
— Я твой страх чую.
— Да хорош, — Эрвин пихает его в плечо.
Ведут меня по мрачным коридорам, каменным холодным лестницам, которые спускаются в зябкую тьму, что разгоняется редкими тусклыми факелами с белыми зачарованными всполохами огня.
Воздух становится гуще. Пахнет влажным камнем, затхлой сыростью, а в босые ноги впивается мелкая каменная крошка и колючая пыль.
Близнецы молчат, и я опять предполагаю, что они ведут беседу друг с другом без слов в желании что-то от меня скрыть.
Анрей толкает тяжелую дверь, и мы опять куда-то спускаемся и вновь петляем по тесным коридорам, а затем и вовсе протискиваемся в какую-то узкую дыру.
— Я совсем забыл об этом месте, — шепчет Эрвин.
Вздрагиваю и вскрикиваю, когда наступаю в холодную воду. Ничерта не вижу, дергаюсь в сторону, и меня к себе прижимает Анрей сильными руками:
— Страшно, Ягодка?
— Нет.
— Врешь.
— Тащите меня уже в камеру.
— Какая нетерпеливая.
Отпускает меня, и я иду во тьме по холодным лужам словно на
