и поливаю все, что поджег. Масло на полотне госпожи Анастасии невредимо. Высовываю голову в коридор, начинает завывать еще одна сирена, как в нацистском лагере, комната вся в дыму. Выбегаю из номера. Вой сирен повсюду. Паника, люди натыкаются друг на друга, кто-то кричит «Пожар!», я мчусь по коридору, затем бросаюсь обратно в номер. Скатываю картину и снова выбегаю со слезящимися от дыма глазами.
— Что случилось? — спрашиваю первую скрипку.
— Какой-то идиот прожег утюгом занавеску, горит целое крыло. Что с картиной?
— Ничего, все в порядке.
— А где рама?
— Не знаю, мне больше нравится так.
На первый этаж сбегались взбудораженные люди, и лишь на следующий день в автобусе я узнал, что детекторы дыма сработали сразу в двух номерах: в одном веселились музыканты, курили и выпивали в компании девиц, в другом какая-то женщина гладила белье и забыла выключить утюг, от которого вспыхнула занавеска. И только из моего номера сигнал не поступил.
В очередном городе, куда мы приехали, мне не спится, уже глубокая ночь; названия города я не знаю, да и знать не хочу. С реки поднимается туман: простыни, одеяла, полотенца, вся комната пропитана влагой. Едва сомкнув глаза, слышу шепот и, приоткрыв глаз, вижу на балконе два силуэта. Закрываю глаз, вслушиваюсь в бормотание, сквозь приоткрытую дверь прилетает легкий ветерок и колышет занавеску, а потом от толчка ботинка дверь распахивается. Сердце включает четвертую передачу, но зверь внутри меня спокоен. Пусть меня ограбят, и я погонюсь за ними, буду преследовать, как Кутузов отступавшего Наполеона. Они роются в моих вещах, шарят по комнате лучом фонарика и не видят меня, укрытого одеялом. Переговариваются шепотом.
«Un bellissimo picture di Zingari!»[19]
«Grande qualità»[20].
Я тебе покажу «grande qualità», думаю я! Они забирают мой телефон, сумку, картину и опять выходят на балкон. Замерев, я наблюдаю за ними. Перелезая через перила балкона четвертого этажа, вор передает полотно напарнику, который уже спустился этажом ниже; я натягиваю брюки, обуваюсь и мчусь вниз по лестнице. Пробежав мимо службы портье, останавливаюсь возле вереницы деревьев на противоположной стороне улицы. Приседаю на корточки за припаркованной «лянчией» и жду. Шагов пока не слышно, те двое еще лезут вниз по балконам. Я намерен проследить, в какую сторону направятся воры. Они идут прямо на меня! Бросив украденное на заднее сиденье, садятся в машину. Я подползаю к багажнику, открываю его и, словно бесплотная тень, ныряю в его темноту. Машина трогается и, проехав немного, тормозит. Воры выходят отлить. Сильные, долгие струи. Молодые преступники смотрят на солнце, восходящее над рекой со стороны леса. Думаю: вот удачный момент, вылезаю из багажника, осторожно открываю заднюю дверь и достаю картину. Вор, что стоит ближе к машине, видит, как я удираю, и пускается вдогонку. Бежит за мной и орет:
— Держи вора!
По пустынной улице, что спускается вдоль реки, отдается топот бегущих людей. Второй вор, более прыткий, почти настигает меня и дергает картину из рук.
— Не отдам, она моя, отпусти!
Он вскидывает кулак, но промахивается и падает. До отеля еще двести-триста метров. Второй вор — тоже неплохой бегун, он пониже ростом, темнокожий. Я задыхаюсь, ноги несут меня вперед, к отелю, и тут вор прыгает мне на спину, и мы падаем. Чувствую сосновый запах туалетной воды, вцепляюсь ему в волосы, намазанные гелем, локтем бью в челюсть. Стряхиваю его и, поднимаясь на ноги, выдаю: «Пино Силвестре[21], значит, ха!» Он пытается встать. Я подскакиваю к нему, наступаю ему на грудь, не без труда отбираю картину и несусь прямиком к отелю. Кода на двери я не знаю и принимаюсь кричать: «Помогите!» Слышу пение. Спасен, думаю я. Из-за угла появляется компания подвыпивших немцев, они идут ко входу, а воры между тем все ближе, и тогда я смешиваюсь с немцами, один из них набирает код, наконец я в безопасности, взлетаю по лестнице к себе в номер.
Забаррикадировав дверь, не смыкаю глаз до самого утра, счастлив тем, что похитить мою картину злодеям не удалось. В конце концов усталость нагнала на меня сон.
То и дело просыпаюсь от невыносимой жары и, снова проваливаясь в сон, слушаю шум реки.
Скоро утро, и я раздумываю над тем, куда спрятать картину, чтобы ее опять не украли.
Ну, вот и все. Пожалуй, над этим еще можно поработать… говорю я Петеру, глядя ему в глаза.
— Хороший рассказ, даже очень, только конец — сплошь выдумка…
— Но так оно и было на самом деле! — говорю я, а потом думаю: разве это имеет значение? Молчу, благодарный Петеру за то, что выслушал мою историю, провожаю его к выходу и машу рукой, он садится в машину, а я остаюсь. Курю. Подходит швейцар:
— По нашим законам курить можно не менее чем в десяти метрах от отеля.
— Но это же прямо посреди улицы!
— Ваша проблема!
— А если меня собьет машина?
— Тогда вами займется муниципалитет, а заодно могильщики. Плюс страховая компания. И все наживутся за ваш счет! Шутка, ступайте, покурите там, на углу…
Сдерживая ругательство, поднимаю глаза к небу, голубая крышка вьется у меня над головой — и что же я делаю? Жалуюсь.
— Нобелевский лауреат зарубил мой рассказ!
— Вовсе не зарубил, он просто сказал, что концовку ты выдумал! Ничего не поделать, он лауреат, но знаешь, вообще-то вышло неплохо.
— И это говоришь мне ты!
— Сюжет неплох. Правда, слишком уж закручен, и фильмы твои такие же, чересчур барочные, больно ты их перегружаешь всякой всячиной, лауреат прав.
— А что ты имеешь против барокко?
— Ничего, но как — то у тебя все получается замысловато.
— Но я так живу, а что касается избытка декора, то Иерониму Босху это тоже было не чуждо.
— Ты ведь прекрасно знаешь, о чем я!
— Я-то знаю, а вот ты — нет.
Отшвырнув сигариллу, я подпрыгиваю, как бы намереваясь вступить со спутником в кулачный бой.
— Угомонись, я никому не позволю над собой куражиться!
Работаю кулаками, как боксер на ринге, безуспешно пытаясь сразить крышку хуком. Мимо идут люди, некоторые робко улыбаются, недоумевая, зачем я размахиваю руками в воздухе, и думают: вот придурок. Кто-то вызывает охрану, ко мне подходит грузный тип и мягко говорит:
— Для тренировок есть более подходящие места.
— Это не тренировка!
— А что же?
— Борьба с совестью.
— Скорее напоминает боксерский раунд.
— То есть кикбоксинг без участия ног?!
— Что-то в этом духе…
Удостоверившись в моей безобидности, он вернулся в отель. Вот и славно.
Грожу крышке указательным пальцем.
