Исполнив обязанности и получив деньги, расходился причт, и, стесненные толпой дачников, барышень, гимназистов, молодые вышли наружу, сели в карету и поехали на вокзал.
Профессор ехал в ландо вдвоем с Виноградовым и говорил:
— Не правда ли, прекрасная пара, Виноградов? Она — красавица, он — знаменитый писатель?.. Сейчас они уедут в Гельсингфорс, а затем недели через две вернутся к себе на дачу — кстати, вы знаете, старик завещал келломякскую дачу ей, — и он будет доканчивать повесть. Я читал начало — вот эт-то, батенька, силища, глубина. Как проводим их, давайте закатимся куда-нибудь. Хорошо?
— Великолепно, профессор, — говорил Виноградов, — уж так и быть, напьюсь с вами сегодня до зеленого змия.
— А ну-ка признайтесь теперь, Виноградов, ведь вы были зимой влюблены в Надю? А?
— Я и теперь влюблен, — серьезно отвечал он.
— Да ну? Вот как. Что же вы, бедненький, будете теперь делать?
— Буду ждать очереди, профессор. Стану, как говорится, в хвост.
— Хо-хо-хо! — смеялся круглый малиново-красный рот.
— Чего вы смеетесь?
— Хо-хо-хо! Теперь уж поздно, она влюблена в него, а еще больше в его славу и в его талант.
— Вот последнее меня и утешает больше всего.
— Хо-хо-хо! Всегда сморозит что-нибудь эдакое Виноградов!
Не успели подъехать к станции, как пришел гельсингфорсский поезд. Привезли в тележке груду новеньких корзин и сундучков — часть приданого Надежды, ее белье, платья, капоты. И опять Виноградов успел только задержать на минутку и поцеловать ее пальцы. Потом Надежда целовалась с отцом, прощалась со студентами-шаферами, оделяла их цветами, торопливо делала какие-то распоряжения горничной со своей дачи, а Береза уже стоял на площадке вагона, снисходительно покачивал головой и говорил:
— Ох уж эти мне женщины. Многоуважаемая супруга, поторопитесь. Нельзя же так.
Между тем Виноградов, в сторонке, все еще с каким-то веселым недоверием спрашивал себя: «Да неужели тебе действительно все равно? На что ты надеешься? Куда исчезла твоя тоска?»
Надежда, поддерживаемая шаферами, поднялась на площадку и стала впереди мужа с виноградовским букетом в руках. Она стояла спокойно, точно не замечая, что уже тронулся поезд, что впившиеся в нее глаза Виноградова ждут от нее ответа. Она улыбнулась ему как прежде, немного беспомощно, и чуть-чуть пожала плечами и точно в каком-то неведении слегка кивнула головой.
Ушел поезд, увез с собой на время ее ответ.
Глава двенадцатая
В объявлениях о большом благотворительном вечере в Териоках с участием известных поэтов и музыкантов было напечатано жирным шрифтом, что беллетрист Береза прочтет отрывки из своей только что законченной повести «Борьба».
Трудно было бы придумать более удобный случай встретиться с Надеждой, и Виноградов, давно истосковавшийся, измученный разлукой, забрался в териокское казино вместо девяти в восемь часов.
Было пусто в концертном зале, на ресторанной террасе и в примыкавшем к казино саду, и Виноградов решил немножко побродить и помечтать. Через несколько переулков, застроенных дачами и затемненных густой листвой, он спустился к песчаному берегу залива и стал у воды. Была необыкновенная, редкостная тишина. Чуть плескал стлавшийся у самых ног ажурно-тонкий прибой. Мгновениями прямо в лицо, как от далекого невидимого очага, ласково дышало теплом. Две коровы, стеклянно и пусто позвякивая бубенцами, стояли по колена в воде, смотрели на мутно-голубой горизонт, лениво помахивали хвостами и по временам поворачивали к Виноградову свои рогатые головы, чтобы бросить на него недовольный взгляд. «Уходи, не мешай стоять», как будто говорили они. «Милые звери, — любовно глядя на них, думал Виноградов, и какое-то сладкое волнение вдруг вытеснило из его сердца прежнюю беспокойную тоску, — милые, добрые существа! Вам не дано понимать, что через два часа я увижу ее, свою невесту, и прочитаю в ее глазах и услышу в ее голосе свою окончательную судьбу… Если бы вы это понимали, то вы бы не сердились на меня». Но коровы продолжали сердиться, и он, шутливо погрозив им пальцем, пошел по берегу вдаль.
Когда он вернулся в казино, там уже была большая шумящая толпа.
Чтение Березы значилось на программе в конце первого отделения, и Виноградов решил, что удобнее всего подождать Надежду где-нибудь на сцене, вдали от публики, не размениваясь на встречи и поклоны, не отвлекаясь от единственной думы о ней. Он пошел за кулисы задним ходом через ресторанную кухню, и никто не остановил его. За дощатыми перегородками слышалось громкое откашливание и отрывистые модуляции баритона. Высокий молодой поэт с голубыми глазами и мечтательно закинутым лицом испуганно вздрогнул и дружески закивал Виноградову на поклон. Две курсистки, из тех, что бывали зимой на журфиксах у Тонов, тесно прижавшись друг к другу плечо с плечом, стояли в узком проходе между декорациями, шептались и поглядывали восторженно бегающими глазами на выход из общей артистической, откуда уже слышались многочисленные голоса. Виноградов равнодушно прошел мимо них и мимо нескольких студентов с распорядительскими значками. И вдруг совершенно неожиданно столкнулся с Надеждой, которая быстро шла откуда-то из-за кулис. Их точно отшатнуло обоих, и у обоих не нашлось слов. Она была вся в белом, с голыми загоревшими руками и шеей, с бледно-лиловой газовой косынкой вокруг головы. Пахло от нее розой.
— Да, да, это я, — не зная, что говорить, твердил Виноградов и протянул обе руки.
— Я очень рада, — смущенно сказала Надежда.
— Правда? — уже весело спрашивал он.
— Правда, неправда, не знаю, — говорила она, нерешительно улыбаясь, — вы меня немного испугали. Конечно, правда. Я как раз сегодня о вас думала, собиралась писать вам.
— О чем?
— Сейчас не успею рассказать. Изменили программу. Решено, что первым номером пропоет баритон, а затем — чтение мужа.
В первый раз Виноградов услышал это странное слово из ее уст.
— Мужа, мужа… — рассеянно повторил он.
— Так идемте в зал. Там папа, будем сидеть вместе. Помните, как мы вместе ехали в маскарад?..
Они протеснились в один из первых рядов. Баритон уже начал романс. Профессор
