чудесный Трините и нерушимый Пальер-де-Клев.
Эпилог
В усадьбе Труверов носились сквозняки. Осень входила в свою пору, и вокруг заметно холодало. Большие залы было сложно отапливать без слуг, которых Оливье отпустил на выходные. Он сидел в гостиной, потому что они закрыли то крыло, в котором располагался его кабинет. Оливье много писал: пьесы для театра, анкеты и эссе для агнологов, благодарности в ответ на письма друзей – поздравления Труверам сыпались, не прекращаясь. В гостиную, цокая каблучками домашних башмачков, вошла Розина. Она поежилась и пожаловалась:
– Ух, я сейчас околею! Что с дымоходом, проблему решили? Мы можем нормально топить камин? – спросила она, подойдя к огню, чтобы погреть пальцы рук.
Оливье отвлекся от бумаг и не сразу переварил услышанное:
– Да, я сейчас подброшу дров. Как малыш? Что сказал доктор?
– Сказал, что все нормально, и мне не следует так бдеть над его квелостью. Просто спокойный ребенок, немного сонливый. Сказал, тысячи матерей мне бы позавидовали! – посмеялась она.
– Я все равно вижу, как ты устаешь. Может, все же обсудим…
– Никаких нянь, – отрезала она.
Оливье жестом показал, что умывает руки и не лезет не в свое дело.
– Марионетки поселились в детской, у него семь нянек! Еще одну я не вынесу. Иначе мне совсем нечем будет заниматься, – продолжила она. – И я вообще перестану спать. Доктор выписал мне еще один курс таблеток от бессонницы, мои уже заканчиваются.
– Я бы к ним приложился: мигрень жуткая, а надо отоспаться перед премьерой.
– Конечно, я тебе сейчас дам, – Розина подошла к комоду и порылась в верхнем ящике. – Кто пишет?
– Петер, – тепло ответил Оливье. – Говорит, если мы захотим сделать из Тристана пальера, он лично займется его образованием.
– О, я бы рассмотрела его предложение! Из Тристана получится идеальный рыцарь: молчал, ни разу не капризничал в больнице, даже не пискнул, когда доктор ставил ему укол, – поведала Розина.
– Это точно наш ребенок? – удивился Оливье. – Его не подменили?
– Ужасен, – весело сказала Розина, впечатав пузырек со снотворным в стол перед Оли. – Ты просто ужасен.
– А ты прекрасна, – влюбленно проговорил он и потянулся к лекарству. – Вместе со своими таблетками. Когда придет кормилица?
– Через пару минут, – вспомнила Розина, взглянув на каминные часы, и убежала в коридор. – Надо собрать вещи, и хочу отдать ей то платье, которое порвалось по шву на пикнике.
– Зеленое? – Оливье дописывал ответ Петеру.
– Да, она белошвейка, помимо прочего. – Розина вернулась в комнату. – Я еще отправляю ее за покупками порой, так что она у меня и кормилица, и швея, и повар… ей очень нужны деньги, она была так счастлива, что нашла эту работу. Бедняжка. Оставлю ей ключи, на случай, если мы будем беспробудны.
– Очень на это надеюсь. Если ей не будет сложно, попросишь занести на почту? – он протянул конверт, адресованный другу в Пальер-де-Клев.
Раздался дверной звонок.
– Да, почтамт рядом… Пришла!
Когда дверь за кормилицей захлопнулась, Оливье уже растопил камин. По гостиной растеклось уютное тепло. Они улеглись на софе, согревая друг друга объятиями. Ветер все еще рвался в окно, вздымая белые шторы, как паруса. Оливье заботливо подсунул край одеяла под бок Розины и поцеловал ее в лоб перед сном.
Книга IV
Великий Лис
Пролог
Отец Илии Гавела всегда говорил, что история не знает сослагательного наклонения. Любая попытка обставить «как могло быть, если бы не так» обличает бессилие человека перед временем. Решать и действовать нужно вовремя, а вовремя – это сейчас. Лорд Гавел наставлял сына простым языком и объяснял доходчиво, ведь Илия тогда был ребенком.
В детстве мечтается легко, на многие годы вперед. Чем старше становился Илия, тем больше обрастал обязанностями и запретами, но даже ограничения не могли лишить его радости жизни. Он был обласкан судьбой с рождения – единственный сын министра иностранных дел Эскалота, лорда Гавела, и прекрасной радожской княжны Леславы, которая после замужества всем представлялась как Лесли Гавел.
До шестнадцати лет Илия ничего не знал о том, какой бывает взрослая жизнь. А потом рыцарский замок Пальер-де-Клев разбомбила авиация Кнуда. Началась «настоящая война», – так все называли происходящее. Хотя до рокового турнира в Пальер-де-Клев долгие годы велась Война-на-меже, противостояние армий, не выходящее за оговоренные пунктиры на карте. Для остального Эскалота этот клочок земли не казался чем-то реальным: туда не приезжал никто из гражданских, а новости ужасали только первое время.
Шли годы, Илия Гавел взрослел, а война – нет. Она замерла в стагнации на межевом Старом фронте, такой крохотной и незаметной, как ребенок: вроде кричит во все горло, но будто бы так и надо. Привычка заглушила страх и совесть, и в этой тишине однажды разразился гром. Пальерский замок пал от грянувшей бомбардировки, и каждый эскалотец повзрослел на те протянувшиеся вдоль границы годы. Илия Гавел встретился со всем, что ему принесло совершеннолетие: войной, любовью, дружбой и предназначением. У размытых понятий были свои имена – Новый фронт, Гислен, Тристан и титул истинного короля Эскалота. Илия долго к нему шел, хотя идти совсем не хотелось. Агнологи предначертали ему миссию – дойти до горы Раската, найти усыпальницу короля Эльфреда Великого, принять его меч Лоридаль и разбудить спящего героя. Но Эльфред был много старше всего современного мира. Потому король древности не пожелал возвращаться и вручил Илии свои мысль и намерение. Так Илия Гавел стал королем.
Теперь же он смотрел в провисший балдахин перед сном и размышлял о том, о чем с детства запрещали думать родители. Ничего дурного – только вопрос «А могло быть как-то иначе?». Илия спрашивал у парчовой ткани над головой: «Что было бы, родись я кнудцем? Отец мой по матушке – кнудец». И вновь его жизнь была бы замечательной вплоть до рыцарского турнира. Он пошел бы на фронт, просто сражался бы с другой стороны. Носил бы более теплые одежды, потому что в Империи Кнуд было до дрожи холодно. Участь государя могла бы нагнать его и там: дядя, Великий кесарь Рольф, не имел детей, и, если так подумать, после отца Илия приходился ему ближайшим родственником по мужской линии.
Мысль Илии совсем не понравилась. Он нахмурился, перевернулся набок на мягкой перине и задумался. «А если бы я родился в Радожнах,
