другом крыле крепости, где расположены комнаты, он двинулся вдоль высоких колонн. Каждый шаг по плитам отзывался гулким эхом, сливаясь с тяжелым биением сердца, а доспехи глухо звякали, разрезая тягостную тишину.
Калеб не считал себя трусом. Но он знал, что сейчас его страх граничит с безумием, а слившись, они будут способны дать начало храбрости. Ведь храбрый человек признает, что он боится, и вопреки этому мчится навстречу страху, забыв о гордости и подвигах, помня лишь о близких и их безопасности. Это утешило его на какое-то время, но торопливый стук каблучков заставил замереть и напрячься.
Ему хватило нескольких секунд, чтобы распознать человеческую энергию. Решив не рисковать, мужчина спрятался за толстой белой колонной, скрывшей его полностью, и прислушался. Обладатель маленьких каблучков пронесся мимо и вскоре исчез за углом.
Внутри Калеба разрасталось желание как можно быстрее оказаться в доме Лориэна, но он вынудил себя дышать ровнее и осторожно пошагал дальше по коридору. Кажется, здесь промчалась служанка, но Калеб не мог понять, почему от нее исходил мертвецкий, гнилой запах, смешавшийся с металлическим запахом крови. Лазарет находился в другом крыле, а запах тянулся до самого кабинета командира. Предчувствие какой-то беды стало еще более сильным и неотвязчивым, стоило мужчине остановиться напротив двери и заметить на серебряной ручке и косяке из белого дерева свежие капли крови.
Затаив дыхание, он зашел внутрь. Осознание пришло сразу, но убраться восвояси Калеб не поспешил. Кто-то до него уже заглянул к командиру, оставил после себя бардак и скрылся. Кабинет, освещенный лучами заходящего солнца, был разгромлен: разбитые окна, сломанные книжные стеллажи и разбросанные по полу фолианты с разорванными в клочья страницами. На осколках стекла, усеявших бордовый ковер, засыхала густая кровь, а пропитанную влагой занавеску раздувал ветер, принесший природную свежесть, но так и не изгнавший запах смерти.
Калеб досчитал до десяти, прислушиваясь к посторонним звукам. Томительную тишину нарушал лишь свист ветра и монотонный стук капель. Подождав, пока сердце снова забьется ровно, он направился к большому дубовому столу. Под сапогами раздавалось омерзительное чавканье, и Калеб нервно сглотнул, поняв, что ковер пропитался чьей-то кровью. Заглянуть за стол его заставило скорее любопытство, нежели решимость и смелость.
— Вальтер… — сорвался с губ придушенный шепот и растворился в тишине.
Вид истерзанного тела командира не смог оставить мужчину равнодушным. Калеб скривился, но не отвернулся, а продолжил скользить взглядом по покрытым кровью ногам, вспоротому животу, едва прикрытому броней и гербовой накидкой, вывернутым рукам и лицу, превратившемуся в кровавое месиво.
— Кто же тебя так, бедолага?..
Калеб провел рукой по волосам и закусил губу. Стальные крылья — эмблема Совета, знак того, что люди считают себя возвышенными существами — были разломлены на части и воткнуты в мраморный пол, чуть выше головы командира. Мужчина не мог понять, кто так остервенело показал свою ненависть к Совету, но знал наверняка — это не люди и даже не охотники.
Неожиданное пронзительное карканье вывело Калеба из оцепенения. Он вздрогнул и резко обернулся. На подоконнике сидел крупный ворон, неотрывно следящий за рыцарем своими острыми маленькими глазками. Необъяснимое чувство всколыхнуло магический источник, словно предупреждая о приближающейся опасности, и Калеб, сорвавшись с места, принялся искать нужные записи в кипе ветхих книг и пергаментных свертков. Они должны были отличаться от прочих древним языком Халы, но пока в слегка дрожащие руки попадались только людские письма.
Догадка, маячившая на грани осознания, наконец обрела более четкие формы, и мужчина отбросил очередной сверток в сторону. Теперь он не сомневался — кто-то опередил его и забрал все записи жрецов.
Ворон снова закаркал, но в этот раз как-то злобно, отрывисто и резко. Забил крыльями, как всполошившийся птенец в гнезде, и по телу Калеба прокатилась будоражащая кровь энергетическая волна. Вдалеке послышался топот ног и периодически прикрикивающий командный голос. Слов разобрать он не смог, но энергию бескрылых демонов узнал сразу.
Калеб выскочил из кабинета. Следом вылетел ворон и полетел в уже известном рыцарю направлении, и, недолго думая, мужчина бросился за ним. Он знал — охотники учуяли его энергию. Заклинание дымки медленно спадало, возвращая ему истинный облик, а страх и волнение выдали его магическую сущность.
Он не успел повернуть за угол — резко притормозил, когда ворона окутал едкий дым. Воздух начал колюче драть ноздри и горло, отчего хотелось кашлять и чихать. Калеб отступил на несколько шагов. Сквозь густой дымный покров наконец-то прорвались восемь охотников. Блеснула остро отточенная сталь, но мужчина успел прикрыться толстым мечом. Оттолкнул от себя бескрылого демона и одним выверенным движением, как хлыстом, полоснул его по груди.
Остальные охотники, подобно коршунам, налетели со всех сторон. Калеб успел увернуться от смертельного удара, но следующий пришелся в живот, не прикрытый броней, спрятанный за тонкой черной тканью.
Внезапно раздавшийся зычный звериный рык больно сдавил голову невидимыми колючими щупальцами, и демоны, обронив оружие, инстинктивно закрыли руками уши. Калеб протер глаза от выступивших из-за едкого дыма слез и заметил пронесшегося мимо крупного зверя. Он валил с ног охотников, вгрызался в их руки и ноги, ранил, но не смертельно, лишь обездвиживая. Калеб не успевал уследить за ним — зверь перемещался невероятно быстро. Большая фигура напоминала тигра, но гораздо крупнее обычного, с иссиня-черной шерстью, широкими блестящими полосами и горящими красным пламенем глазами.
Боясь упустить представившийся шанс, Калеб рванул вдоль колонн и, вырвавшись из дымного покрова, завернул в потайной проход. Сердце стучало гулко, мешая уловить звуки погони, глубокая рана на животе саднила и жгла, но боль, сдавленная страхом, была терпимой. Сбежав по витой лестнице, мужчина выбежал наружу. Горячий свет заходящего солнца оставался с ним недолго — тьма резко и неумолимо утащила его за собой. И только недовольное карканье на миг прорвалось сквозь беспамятство, но, как и свист рассекаемого деревянным бруском воздуха, вскоре погрязло в могильной тишине.
Цветочный аромат, заполнивший комнату, был приятным, но все еще непривычным. Казалось, что запах, намертво впитывавшийся в стены домика, зависит то ли от настроения хозяина, то ли от времени дня. До наступления вечера в воздухе витал запах хвои, а когда к Лориэну приходили посетители и он начинал колдовать над своими колбочками с травами, запах лаванды, невероятно дурманящий и успокаивающий мою Ли, и душистые нотки розмарина становились преобладающими. После того как солнце начало садиться, ноздрей коснулся аромат лилий, что создало неповторимую иллюзию лета.
Такая игра запахов подействовала на нас по-разному. Далия, полдня не отлипавшая от окна, к вечеру вымоталась и задремала, а я так и не смогла
