— А вы думаете, они почему слушают Генриха? То- то и оно. Генрих самый богатый пастух в Регенсдорфе. У него пять сотен гномов в стаде...
— П... пять сотен?! — Старик затравленно оглянулся, как будто испугался, что в окна запрыгнут вдруг разом все пятьсот гномов.
— Не волнуйтесь, их здесь нет, — успокоил его Олаф. — Но если хотите посмотреть или не верите, так мы сейчас только кликнем...
— Я верю. Клянусь богами, я верю, — пробормотал Эйвинд из Норддерфера.
— А раз верите, так читайте документ дальше. Мы и так уже из-за ваших колкостей потеряли кучу времени.
Старик вздохнул и громко прочитал:
Прочь, глупец,
от каменных зубьев
мяса Щита,
что смотрят на брызги
котла Хвергельмира —
с вершины рубца из
Имировой плоти.
Каменные зубья мяса Щита. Хм. Что же это может быть? Зубы, рот... Что делают зубы? Размалывают пищу. Что еще?... Кусают... Что еще?... Защищают язык... Да, пожалуй, так и есть. — Старик из Норддерфера победоносно вскинул голову. — Несомненно! Речь идет о крепости или замке, который стоит на возвышении. Под ним текут реки.
— Замок стоит на холме или горе? — поинтересовался Олаф.
— Может, на холме, может, на горе, а может, и на возвышении, — туманно ответил старик. — Где-то там. Что у нас далее? Ага:
Под взглядом немым
Третья цепляет,
Спешащая лижет,
ласкает Широкая
Палат подошву
Детей, рожденных
Сынами Бора.
В этом месте говорится о том, что у слияния трех рек находится замок или, верней всего, какое-то человеческое поселение.
— А что, дети, рожденные Сынами Бора, — это люди? — спросил Олаф.
— Разумеется. А вы что, решили — коровы? — съязвил старик.
— Нет, я подумал о гномах, — нахально улыбнулся Олаф.
При упоминании о гномах старик опять занервничал. Чем был вызван этот страх перед горным народом, Генрих понять не мог. Он был уверен, что гномы не посмели нарушить его приказа: не измываться над стариком. И все же старик панически боялся. Генрих подумал, что этот страх имеет свои положительные стороны как для старика, так и для него самого. Не надо прибегать к физическому насилию каждый раз, когда необходимо получить важные сведения. Тем временем Эйвинд продолжил чтение:
Венчают ступени
Родящей рубец,
Но ступени ведут
не в асом жилище,
поспеши сосчитать
Сто пятьдесят
И последние три.
Родящая — земля, про рубец я уже объяснял. Что же отсюда следует? А то, что эта возвышенность покрыта ступенями. Лестницей или чем-то в этом роде. Чтоб отыскать дверь между Мидгардами, надо отсчитать сто пятьдесят три эти ступени.
В полуночный час
Рыб долины отрады
Сияньем отмечена
Тайна,
где Кожу Мидгардов
соткали из Слова
владыки Хлидскьяльва
дети Ивальди...
В полуночный час дверь между Мидгардами испускает сияние, — сказал старик. — По этому признаку она должна быть узнаваема. Это происходит летом.
— Ну, то, что зимой рыбы не особенно счастливы, это понятно, — заметил Генрих. — Тут нет ничего сложного: при морозе маленькое озерцо сковывает льдом, откуда уж тут рыбьей отраде взяться. А вот...
— Что за чепуха! — фыркнул Скальд Ярлов — его вздорный характер брал верх над здравым рассудком. Он «не умел» долго бояться. — При чем тут озера и рыбы?
— Как при чем? Ясно же написано — рыб отрады, — растерявшись, ответил Генрих.
— Рыб долины, отрады! — с ударением произнес старик. — Заметьте — долины, а не озер. Рыбы долины, как известно всем мало-мальски образованным людям, — это змеи.
Олаф Кауфман широко улыбнулся.
— Да, Генрих, — сказал он. — Нам с тобой никогда не стать настоящими скальдами...
— Еще бы! — обрадовался Эйвинд из Норддерфера. — Скальдами не становятся, скальдами рождаются!
— Наверное, вы правы. Разгадать эту головоломку не по силам современному человеку, — Генрих развел руками. — Ну, продолжайте расшифровку, господин Скальд Ярлов.
— Кого продолжать? старик подозрительно посмотрел на Генриха.
— Расшифровку — объяснение этого ужасного документа.
— А мне больше нечего объяснять, — старик протянул Генриху пергамент. — Все.
— Что все? — удивленно спросил Генрих.
— Все, — старик злорадно ухмыльнулся. — Дальше кусок оторван.
Генрих растерянно посмотрел на Олафа, тот почесал затылок:
— Черт знает что. Бред какой-то. С чего начали, тем и закончили. Хотя... Постой-ка, надо все это перевести на нормальный язык. Может, тогда хоть что-нибудь прояснится. А так, с ходу, понять ничего нельзя.
Олаф взял ручку, вытащил из кармана клочок какой- то бумаги и отошел в глубь комнаты. Он уселся в кресло у окна, заложил ногу на ногу и принялся с задумчивым видом постукивать себя ручкой по колену. Генрих повернулся к Эйвинду, Скальду Ярлов.
— Может быть, вы имеете какое-то представление о том, где может находиться это место? — с надеждой спросил Генрих старика. — Возможно, вы слышали что- то...
Но старик Эйвинд не дал ему закончить — он вдруг побледнел, потом покраснел и яростно топнул ногой.
— Я, господа захватчики, Эйвинд, Скальд Ярлов, — гордо изрек старик, задрав кверху подбородок так, что Генрих поневоле поежился, испугавшись, что тощая, длинная шея старика сейчас переломится и голова запрокинется назад. — Я, смею напомнить, поэт, а не какой- то там фардренг!
— Кто? — переспросил Генрих.
— Фардренг! Тот, кто таскается ил одного королевства в другое. Одним слоном — бродяга и бездельник.
— А, путешественник, по-нашему, — объяснил со своего места Олаф.
Старик пропустил замечание мимо ушей.
— И поэтому, хоть я и ваш пленник, господа, прошу вас меня подобными просьбами не унижать, — гневно продолжил он. — Не бывало и не бывать такому в обоих Мидгардах, чтобы Эйвинд, Скальд Ярлов из Норддерфера, занимался таким недостойным делом, как картография.
— А что ж в этом плохого? — удивился Генрих. — Нужное и полезное дело. К тому же быть первопроходцем — интересно.
Старик фыркнул.
— Для бездарных полководцев и тупых солдат! Сразу видно, что вы ничего не смыслите в «плате племени камней», юноша.
