пусть и бесконечно малой в сравнении с ними, уметь перевешивать чашу весов.
Итак, Вероника, хотя она не отвечала и не возражала, не была дурой, и она быстро и уверенно постигала суть любого вопроса, который ей доводилось рассматривать. Вскоре она поняла, что хотя Лукас много говорил об оккультных силах и важности их обретения, он не проронил ни слова о том, как он собирается их использовать, если однажды обретет, и она попыталась понять, как всегда тихо и незаметно, какой может быть его конечная цель, и быстро пришла к выводу, что у него ее не было; он играл с этими силами, как ребенок играет с конструктором, создавая маленькие машинки, способные перевозить небольшой вес, основывая свои изобретения на лучших инженерных принципах, но никогда не задумываясь о больших жизненных целях, к которым эти принципы можно было бы применить; игрушечный мост так никогда и не будет воспроизведен в реальности, если самому Лукасу
однажды не захочется пересечь реку. Он изучал Тайную Науку, Науку Королей, как ее называют, из чистого удовольствия наблюдать за тем, как разрозненные части собираются воедино и тайна получает объяснение; и это великое учение, которое в равной мере является и религией, и наукой, для него было не более, чем головоломкой. Все это простушка Вероника поняла, пока Лукас беседовал сам с собой в этот летний день.
Лукас, поглощенный своим повествованием, не обращал никакого внимания на своего слушателя, пока, сделав паузу, чтобы подобрать слово, не обнаружил, что маленький человек, сидящий на другом конце бревна, изучает его с необычной отстраненностью, и испытал неприятное чувство, что так или иначе выставил себя дураком, прямо как студент, прочитавший популярный трактат по астрономии и обнаруживший, что пытается доказать что-то Королевскому Астроному. Стремясь выяснить ее отношение, он впервые за утро задал ей вопрос:
– Ну? Что вы обо всем этом думаете? Вероника глубокомысленно кивнула.
– Мне кажется, я поняла, что вы имеете в виду; есть вещи, которые заставляют случаться другие вещи, и вы хотите узнать, что они собой представляют, чтобы вы могли заполучить их.
– Именно так, – ответил Лукас. – Получить контроль над причинно-следственными связями, если быть точным.
– Но что вы будете делать с этим, когда получите?
– С этим можно делать, что угодно, и получить все, что пожелаешь.
– Но никому не нужно так чудовищно много, если, конечно, он не хочет пожить в роскоши; но вы ведь не из таких, Мистер Лукас.
– Нет, я не стремлюсь к роскоши, – ответил Лукас, смеясь, – Во всяком случае, это не является одним из моих бесчисленных недостатков. Но послушайте, разве вам не хотелось бы иметь в своем распоряжении огромные ресурсы?
– Я бы предпочла иметь определенное их количество, – ответила предусмотрительная Вероника. – Но не слишком много; иначе за ними придется постоянно присматривать. И потом, а что, если вы бы уравновесили эти силы, а одна из них внезапно вышла бы из-под контроля?
– Это как раз то, что и произошло, – пробормотал Лукас себе под нос и замолчал на несколько минут. Затем он отбросил свое мрачное настроение и заговорил снова. – Что бы вы сделали, если бы обладали всеми благами мира?
– Я бы купила несколько платьев, книг и картин, и собаку; о, да, я бы определенно купила собаку.
– Но это не исчерпает всех благ мира; что бы вы делали с остальным?
Вероника на момент задумалась.
– Я не смогла бы съесть весь хлеб в мире в одиночку, но я могла бы проследить за тем, чтобы нуждающиеся в нем люди тоже получили немного, и чтобы жадные люди не отхватили слишком много, как это происходит сейчас. Почему вы никогда не думали об этом сами, Мистер Лукас?
– О, я не знаю. Какое это имеет отношение ко мне?
– Но разве могли ли бы вы быть счастливы, зная, что кто-то другой голодает?
– Святый Боже, да; ведь это их проблемы. Люди должны быть в состоянии позаботиться о себе сами; вы никогда никуда не доберетесь, если будете постоянно ждать отстающих. Приходится обрезать лишние ветви, чтобы получить отборные фрукты, знаете ли; вы не можете сохранить жизни всех бедных маленьких яблок и при этом иметь фрукты, подходящие для десерта. Цивилизация основана на жертве, и если бы у меня был какой-либо выбор, а я думаю, что у меня он есть, то я бы предпочел стать одним из цивилизованных людей, а не тем, кем пожертвовали.
Это была логика, которую сложно было оспорить, и Вероника даже не стала пытаться. Она просто покачала головой и сказала:
– И все же я не верю, что вам на самом деле это понравилось бы, Мистер Лукас; вы все время пребываете в погоне за чем-либо и как только вы это получаете, тут же начинаете желать чего-то еще. Как на Чайной Вечеринке Безумного Шляпника – джем вчера и джем завтра, но никакого джема сегодня, ведь мне доставляет удовольствие только лишь путь.
Лукас был невероятно доволен собой. Вероника начинала просыпаться и его очень забавляло открывать для нее неожиданные глубины и выслушивать ее проницательные замечания. В ней было больше, чем он ожидал; ее разум пустовал не столько от отсутствия способностей, сколько от нехватки информации. Ему казалось, что он оказывает Веронике огромную услугу; он почти не осознавал, как много Вероника делала для него самого. Он, равно как и она, столкнулся с новой точкой зрения; он мог отбросить все ее наивные детские суждения, но он не мог игнорировать того факта, что в какой бы странной манере они ни были высказаны, они были необычайно уместны, и что она обладала сверхъестественной способностью нащупывать слабые места в его жизненной позиции.
Может быть, путь и значил куда больше, чем цель, но в то утро Лукасу дали понять, что он просто куда-то шел и не имел никакой определенной цели; он был духовным кочевником; сама обособленность его существования не позволяла ему использовать имеющиеся в его распоряжении силы. Как сказала Вероника, он не мог съесть весь хлеб в мире, а следовательно, когда заполнится его собственный рот, он потеряет всякий интерес к этому делу; в то время как она, думавшая о ком-то еще, кроме себя самой, могла переполниться до краев, словно бассейн, и наслаждаться радостью, доставленной другим людям. Возможно, многое можно было бы сказать в поддержку ее позиции; он и сам испытал величайшее наслаждение, какого не знал прежде, от симпатического соприкосновения с этим дитем; и это ощущение сильно отличалось от ощущения власти. В
