тип какой-то, неприятный.
Я спускаюсь на улицу и ожидаемо застаю Настю у входа. На груди у нее плачет ландшафтница Муравьева. Настя гладит ее по голове и шепчет какие-то слова утешения, как будто не она сама только что уволилась.
Сцена с поцелуем стала для меня полнейшей неожиданностью. Но не скажу, что на что-то жалуюсь. Яр заслужил подобное обращение.
— Настя, — выдыхаю я ее имя будто молитву.
Муравьева что-то говорит, но я не могу разобрать что.
— Давай потом, — произносит Настя одними губами. Судя по всему, не хочет говорить при свидетелях.
Я молча киваю и, засунув руки в карманы, направляюсь к парковке. С делами можно разобраться и потом, сейчас есть вещи поважнее. Сажусь в машину и завожу двигатель. Руки чешутся по привычке открыть рабочую почту, но я заставляю себя сидеть без движения и закрываю глаза.
Едва слышный щелчок открывающейся двери выводит меня из транса. Настя почти бесшумно оказывается в салоне. Щелкает ремень безопасности.
— Писец, Волков, — выдыхает она.
Я открываю глаза и вижу ее обеспокоенное лицо.
— Все-таки решила уволиться? — спрашиваю я, а затем начинаю выезжать с парковки.
Яр сто процентов сейчас наблюдает за нами из окна пятого этажа, и, похоже, Настя это тоже понимает.
— Я в полной заднице, — говорит она, закрыв лицо руками. — Придется идти на поклон к матушке.
— Зачем? — искренне не понимаю я.
— Хорошо быть богатым, да, Волков? — с сарказмом отвечает Настя.
Только сейчас в ее глазах начинают собираться слезы. При других она сильная, но я видел ее в разные моменты слабости, и, кажется, со мной она чувствует себя в безопасности. Что-то внутри меня отчаянно щемит, но я не касаюсь ее, чтобы не спугнуть, как бы сильно мне ни хотелось.
Я игнорирую подкол.
— Так уж не хочется к ней идти?
Настя фыркает.
— Ты не представляешь. Она монстр во плоти. С виду вся такая милая, интеллигентная художница, но едва откроет рот, как оттуда сыпятся завуалированные оскорбления. «Примерно такого я от тебя и ожидала», — пародирует она родительницу.
— Так не ходи, — предлагаю я.
— У тебя все так просто. А у меня ипотека. И ребенок… вот-вот появится.
Я с удовлетворением отмечаю, что тему аборта она больше не поднимает. Значит, в каком-то смысле смирилась.
— Мое предложение все еще в силе.
— Какое из? — горько улыбается она. — Ты мне разве что весь мир не предложил, уважаемый бывший начальник. Да любая другая удавилась бы за такого мужчину.
— А тебе, как понимаю, такой не нужен, — без всякой злобы говорю я.
Вместо ответа Настя закрывает лицо руками, наконец позволяя себе расплакаться. Могу представить, что она чувствует относительно Яра, но вот все остальное мне не знакомо — необходимость унижения перед матерью, отсутствие денег. Я хочу сказать ей, что ей не нужно ни о чем из этого беспокоиться, но сейчас она все равно меня не услышит, поэтому просто позволяю ей выплеснуть свои эмоции.
Когда мы останавливаемся у Настиного дома — милой невысокой новостройки, — она уже почти пришла в себя. Пальцами крепко сжимает сумочку, губы едва заметно дрожат, но видно, что она про себя уже что-то решила. Правда, едва она понимает, где оказалась, выглядит растерянной.
— Что?.. — начинает она.
Я отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к ней всем телом.
— Настя, — серьезным тоном говорю я, — сейчас мы поднимаемся к тебе, ты собираешь свои вещи и…
— Я не поеду к маме прямо сейчас! — отчаянно выкрикивает она и затем добавляет, чуть тише: — Не в таком состоянии.
Я делаю глубокий вдох.
— Ни к какой маме мы не поедем. Ты собираешь вещи, и мы едем ко мне. Дальше уже со всем разберемся, когда придешь в себя. Насчет денег можешь не беспокоиться.
— Ты меня покупаешь? — Она прищуривается.
Ну почему с этой женщиной так сложно?
— Я о тебе забочусь.
Кажется, такого ответа она точно не ожидала, потому что на ее лице мигом отображаются самые разные эмоции — от удивления до недоверия.
— Зачем это тебе? — спрашивает Настя. — Зачем тебе остатки со стола твоего брата? Хотя, — она хмыкает, — ты уже однажды забрал его девушку. И потом что? Правильно. Что-то я нигде ее не вижу.
А вот с этого места поподробнее.
— Не понял.
— Да все ты понял, Волков. — Настя равнодушно машет рукой. — Ярослав мне все рассказал. Что много лет назад он застал вас в одной постели. Дерьмово иметь свою точную копию, да?
Внутри меня начинает закипать что-то похожее на гнев. Я сжимаю кулаки так крепко, чтобы случайно что-нибудь не ударить.
— И ты поверила?
— Я… — Настя начинает смеяться, но затем резко прекращает, видимо, наконец осознав. — Он же не… Он…
— Ты не захочешь знать, почему я теперь не могу останавливаться в отелях, — отвечаю я и, чтобы закончить разговор, отстегиваю Настин ремень безопасности. — А теперь давай, дуй за вещами.
Возможно, это все благодаря адреналину, но она послушно выходит из машины, заходит в подъезд и начинает подниматься по лестнице. Молча вставляет ключи в замочную скважину и так же молча разувается в коридоре. Я как тень следую за ней. На середину комнаты она выкатывает большой чемодан и еще около часа неторопливо ходит по квартире в поисках тех или иных вещей. Одежду она почти не берет, прокомментировав это как: «Все равно скоро не подойдет».
И тогда я представляю себе ее округлившийся животик, как прекрасна она будет в новом для себя состоянии, в новой роли. То, как она призналась мне в любви в нашу первую встречу, говорит о том, как она на самом деле нуждается в том, что ее ожидает. Как я… тоже нуждаюсь в ней.
Мне придется рано или поздно признаться, что ребенок, возможно, и мой, но на сегодня потрясений определенно достаточно. Может быть, после родов, когда все это уже не будет иметь никакого значения. Может, раньше. С этой девушкой вообще невозможно ничего знать наверняка.
Еще через час мы у меня дома. Я помогаю затащить вещи внутрь и оставляю чемодан посреди гостиной.
— Ты, наверное, голодна, — говорю я Насте, которая с рассеянным видом бродит по дому.
— Только никаких овощей.
— Помню-помню, — усмехаюсь я. — А если чуть-чуть?
— Чуть-чуть можно, — сдается она.
Когда я ставлю перед ней тарелку с ризотто, она будто смотрит сквозь меня. Взгляд мутный, рассеянный. Она словно находится в другом измерении, где ничего из случившегося сегодня не произошло.
Я накладываю себе еще одну тарелку и сажусь напротив нее.
— Я полная неудачница, — наконец заговаривает она хриплым голосом.
— Это еще почему? — хмурюсь я.
— Спрашиваешь? — Настя берется
