первая начала… А потом, ничего не попишешь, Леночка: для кого-то это политика, а для нас с тобой – вся наша будущая жизнь. Да и сегодняшняя, собственно. Давай-ка подсластим ее!
Лена удивилась:
– А как?
– Залезь, пожалуйста, ко мне в верхний карман – у меня руки грязные…
Лена достала из кармана Шестакова аккуратный бумажный пакетик.
Развернула – а там пять кусков сахара!
– Ой, Коленька, сахар! Где же ты его достал?
Шестаков сказал торжественно:
– Мадемуазель Элен, это вам вместо цветов!
Лена сказала грустно:
– Они здесь, к сожалению, в это время не растут…
Шестаков покачал головой:
– К сожалению. А что касается сахара, то я его у Сергея Щекутьева выменял на банку гуталина. Он ведь неслыханный франт, а мои сапоги Иван Соколков – он их звал «кобеднишними» – давно загнал.
Лена с удовольствием разгрызла кусок сахара, со смехом сказала:
– Ой, как вкусно! Я, когда была маленькой, очень сласти любила…
– Я тоже!
– Стяну чего-нибудь на кухне, залезу в угол дивана в отцовском кабинете и требую от него сказку!
– А он тебе рассказывал сказки?
– Папа рассказывал мне одну сказку, бесконечно длинную, он ее сам для меня придумывал… – В голосе Лены слышалась любовь к отцу. – Про витязя Циклона, который полюбил сказочную фею Цикломену и все время воевал из-за нее со злым принцем Антициклоном. Я уж не помню, чем там у них закончилось соперничество…
Шестаков долго смотрел ей в глаза… Так долго, что она покраснела. И спросила:
– Ну что ты так на меня смотришь?..
– Я помню, чем закончилось, – весело сказал Шестаков. – Циклон подстерег на архангельском пирсе Цикломену и, не снимая рабочей робы витязя, признался ей в любви. А потом поцеловал в сахарные уста…
Берс тщательно прицелился из револьвера, подняв его на уровень лица.
Плавно нажал спусковой крючок.
Раздался выстрел, и вбежавшему в комнату Чаплицкому представилось невероятное зрелище: голова Берса со странным стеклянным звоном разлетелась фонтаном сверкающих колючих осколков.
Чаплицкий застыл на месте.
Придя в себя, медленно спросил:
– В чем дело? Вы с ума сошли, Берс?
Берс задумчиво рассматривал револьвер, стоя перед разбитым зеркалом.
Потом так же медленно ответил:
– Насколько я могу судить, нет… Пока…
– Тогда зачем?..
– Мне пришло в голову, что никому не удается увидеть собственную смерть… как бы со стороны.
Чаплицкий прищурился:
– И вы решили порепетировать перед зеркалом?
Берс с отвращением бросил револьвер на диван.
– Да. Человек должен знать, как он выглядит, отправляясь ад патрэс…
– Возрадовались бы ваши праотцы, ничего не скажешь, – насмешливо протянул Чаплицкий.
Берс нехотя покосился на него:
– У вас есть ко мне претензии?
– Ну что вы, сэр… Не то слово… Н-но… – Он пожевал губами, будто подбирая слова.
– Да?
– Выражаясь поэтически, в прелестном бутоне вашего цветочка сидит здоров-у-ущий червяк. Вы клонитесь долу, как Пизанская башня…
Берс безразлично возразил:
– Ну, допустим. Я – как Пизанская башня. Клонюсь. А вы несокрушимы, как Гибралтарская скала. Допустим… Но если не так… аллегорически?
– Пожалуйста. Наша бедная родина истекает кровью, а ее защитник репетирует собственную кончину перед зеркалом, как… простите меня… как провинциальный актер!
– У вас есть для меня более интересное занятие? – задиристо спросил Берс.
Чаплицкий спокойно ответил:
– Есть. Сегодня на рассвете в Архангельский порт прибыл транспорт «Руссель». Он доставил из-за границы котельный уголь, на котором большевистский караван пойдет за сибирским хлебушком.
– И что?..
Чаплицкий присел к столу.
– Если вознести транспорт к небесам… а говоря точнее, опустить его на дно морское… Вопрос о хлебном походе просто закончится.
– Вы хотите поручить это мне? – спросил Берс вяло.
Чаплицкий испытующе посмотрел на него:
– Видите ли, в этом деле есть опасность, конечно…
Берс выставил вперед ладони:
– Не надо! Я не гимназистка, господин каперанг. И вообще, мне сильно надоела вся эта оперетта… так что я давно готов… вознестись.
Чаплицкий продекламировал:
– «Вот агнец Божий… – отворил шкаф и вынул из него округлый плоский сверток, – который берет на себя… грехи мира…»
Развернул сверток – это была самодельная магнитная бомба.
Чаплицкий объяснил Берсу принцип ее действия.
– Если вот этот стерженек вы отведете до упора, – показал он на рукоятку часового механизма, – то вознесение состоится через пятнадцать минут. Времени вполне достаточно, чтобы удалиться с места событий.
Берс рассеянно кивнул.
Чаплицкий поставил на стол флягу в замшевом футляре, свинтил с нее металлическую крышку-стаканчик, налил до края и с видимым удовольствием выпил. Снова наполнил стаканчик густой желтоватой влагой, протянул ротмистру:
– А теперь, геноссе Берс, хлебните вот этого зелья – оно прошло огонь, воду и латунные трубы…
Дышать на топливном причале морского порта было трудно – в воздухе плотной стеной стояла едкая всепроникающая угольная пыль.
К стенке прижался пароход «Руссель». С палуб его по наклонным сходням непрерывной вереницей шли люди. Они были тяжело нагружены кулями с корабельным углем.
Разгрузка началась недавно, но на площадке пирса уже высилась основательная гора угля и росла она прямо на глазах – люди старались.
К пассажирскому трапу подошел человек в длинно-полом штатском пальто, на голове у него была низко нахлобученная кепка с большим козырьком.
Вооруженному матросу, стоявшему на вахте, он негромко сообщил пароль:
– «Красный Север»…
– «Карский рейд»… – так же негромко отозвался вахтенный.
Осмотрел человека с головы до ног и спросил требовательно:
– Пропуск?
Человек протянул ему бумажку.
Матрос по слогам прочитал ее вслух:
– «Ку-ты-рин Се-мен Ива-но-вич… Ре-ви-зор…»
Спрятал пропуск за отворот бушлата:
– Проходите…
Это был Берс.
Лавируя между грузчиками, ротмистр направился на корму. Вахтенный провожал его взглядом, пока он не исчез за палубными надстройками…
Берс спустился на нижнюю палубу. Сверился с планом судна, полученным от Чаплицкого, ощупал бомбу, им же ловко подвешенную на ременной петле под пальто.
Глубоко вздохнул и направился к машинному отделению.
Разгрузка угля продолжалась, когда Берс вновь появился на палубе. Он неторопливо шагал к пассажирскому трапу и уже взялся за поручень, когда на пути его появился широкоплечий парень в кожанке.
Он подозрительно всмотрелся в Берса:
– Постойте-ка, гражданин…
Берс остановился.
– Вы откуда, гражданин? – спросил парень.
Берс ответил вполне спокойно:
– Из финансовой комиссии городского совета…
– Кто будете?
– Я ревизор…
Парень в кожанке – чекист, как сообразил Берс, – никак не отставал:
– Документик ваш позвольте…
– Я часовому отдал, – уже начиная волноваться, раздраженно сказал Берс.
– То пропуск. А ваш личный… мандат? Фамилия как? – Вопросы посыпались градом.
Берс открыл уже рот, чтобы назвать фамилию, и вдруг понял, что… забыл ее! Забыл «собственную» фамилию! Какая-то простая, плебейская кликуха… Ах, черт побери, глупость какая!..
Ротмистр достал бумажник, сделал вид, что ищет в нем документ.
Чекист
