— Сейчас — да. Но что будет, если она станет взрослой?
— Думаю, ничего особенного. Выйдет замуж, родит детей…
— Ты сам себя слышишь, друг? Отродье! Детей! Каких детей? Тех, что находят в корзинках, сплетённых из озёрной травы, осенней ночью на пороге дома? Как много уже тех, кто не повёл себя правильно? Как много таких, как ты?
— Не знаю.
— А я скажу тебе — их много. Они уже семнадцать лет растут среди нас. И только те, кого они выбрали родителями, знают об этом. Знают, но не говорят! Знают, но делают вид! И знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что твоя, якобы, «дочь» всё ещё ходит по городу. И каждый думает: «Раз он молчит, то и я промолчу». «Где одно отродье, там и два…» — рассуждают они. «Всего одно исключение!» — говорит себе каждый. Но их много, друг. И если мы не вычистим их сейчас, то они вырастут и не дадут вычистить следующих. А те, что придут потом, вычистят уже нас. И не будет в нашем городе никого, кроме отродий, и тогда горе тому, кто свернёт с дороги в твой трактир. Подумай об этом, старый друг. Подумай и поступи правильно…
***
— Вы должны сказать ей! — возмущённо ворвалась в бар Ведьмочка Кофе.
Девушка пылает праведным негодованием, отчего разрумянилась и стала необычайно мила. Панк за моей спиной поставил на пол пивную кегу, шумно вздохнул и сглотнул слюну:
— Рили отпад герла, чел…
Блонда тянет за руку Швабру, которая имеет вид даже более унылый и несчастный чем обычно.
— Скажите же ей!
— Что сказать?
— Что она должна, просто обязана купить то платье!
— Я уже купила платье, — возражает хмуро Швабра.
— Это не платье! Это гадкая уродливая тряпка!
— Значит, мы просто созданы друг для друга.
— Боже мой, в кои-то веки в лавке нашлось что-то твоего размера, что-то, что тебе идёт, что-то, в чем ты отлично выглядишь, и ты вместо него покупаешь какое-то рубище?
— Оно дешевле. В пять раз.
— Его кто-то уже носил!
— Не придётся разнашивать.
— Оно на кого-то с грудью пятый номер!
— Буду носить там тетради. Чтобы в них не насрали снова.
— Боже, я этого просто не понимаю! — всплёскивает руками блонда. — Это такой шанс!
— Шанс на что? — зло спрашивает Швабра. — Ты веришь, что в том платье я услышу что-то кроме: «Смотрите, что нацепила эта уродина! Думает, что её примут за нормальную? Вот же идиотка!» А потом мне выльют клей на юбку и подпалят подол, чтобы знала своё место. Я не хочу быть идиоткой за такие деньги.
— Да причём тут школа! Ты должна надевать это платье и стоять у зеркала. Ты не должна стоять у зеркала ни в чём, кроме этого платья! Ты должна смотреть на девушку в зеркале и думать: «Блин, да я же офигенная, как я этого не видела раньше?» Это платье изменит твою жизнь, поверь мне.
— Мою жизнь изменит только одно, — жёстко сказала Швабра. — И ты знаешь, что это. Но на это нужны деньги. И я не буду их тратить ни на что другое.
— Даже ради меня?
— Это нечестный приём.
— Я готова на любые, лишь бы ты его купила. Ну, скажите же ей! — блонда умоляюще уставилась на меня.
— Дресс-код в нашем трудовом договоре не прописан, — покачал головой я, — уборщица может выходить на работу в любой одежде, лишь бы она была чистой и не оскорбляла общественную нравственность.
— Та поношенная тряпка оскорбляет моё эстетическое чувство!
— Я уже семнадцать лет оскорбляю эстетическое чувство всех, кто меня видит, — отмахнулась Швабра. — Пусть терпят дальше. Мне плевать. И давай уже закроем эту тему.
— Ты как хочешь, — решительно сказала Ведьмочка, — но я сейчас вернусь в лавку и попрошу, чтобы платье отложили. Потому что ты передумаешь. Просто не можешь не передумать. Тебе ещё на осенний бал идти, между прочим!
Девушка развернулась, встряхнув белыми волосами, и вышла на улицу.
— Рили отпад герла, чел… — повторил панк, вздыхая как всплывший кит.
— Что там с ребёнком учительницы? — спросила Швабра, отмывая посуду. — Не нашёлся?
— Нет. Но полиция работает.
— Угу. Знаешь, что странно, босс?
— Что?
— Моего сраного братца нет дома уже двое суток. Такая благодать, ты не представляешь. Не помню, чтобы он не ночевал дома хоть раз. Даже вусмерть пьяный, с обгаженными штанами, и то приползал. На биологии нам говорили, что чем меньше мозг, тем сильнее инстинкты. Вот, это как раз про него.
— Волнуешься?
— Я была бы счастлива никогда больше его не видеть. Я бы помолилась какому-нибудь богу, чтобы тот его прибрал, но где найти настолько небрезгливого бога? Я волнуюсь только, какое говно он притащит, когда наконец заявится.
— Может, он просто нашёл себе женщину? Некоторые дамы бывают не слишком разборчивы.
— Не, босс, нет на свете такой женщины, которая польстилась бы на это чмо. Даже слепоглухонемая и та поняла бы, с кем имеет дело. По запаху. Так что никуда он не денется, это было бы слишком хорошо. Я обречена на него, босс.
— Всё меняется.
— Кроме говна. Оно пребывает вовеки.
***
— Я вам скажу. Всё правильно Директор придумал! — распинается в зале Помойка Бурбон, размахивая стаканом одноимённого напитка.
Третьим стаканом, проявляя нехарактерную для него несдержанность в употреблении. Возможно поэтому он так говорлив, обычно воняет в уголке тихо. Посетители
