отчего взгляд казался нарочито свирепым.
– Пока ничего существенного, – ответил Гуго, с ужасом чувствуя на зубах пепел. – Оберштурмфюрер Фогт говорит, вы сжигаете трупы на кострах?
– А, вы о рвах. Они там. – Молль махнул рукой куда-то за крематорий. – Пойдемте, покажу.
И он зашагал вперед. Они оба свернули за угол, и унтер остановился. Охранник в противогазе осторожно вскрывал одну из жестянок. Казалось, Молль давал Гуго возможность как следует все рассмотреть.
Гуго пробежал взглядом по семи наглухо заделанным окнам. В закатных лучах солнца сверкнули сине-зеленые кристаллы в чуть наклоненной банке. Охранник поднялся с ней по приставной лесенке, высыпал содержимое в маленький лючок, сразу же его закрыл и спустился на землю. Гуго разглядел этикетку.
– «Циклон-Б»?
Он словно со стороны услышал, как дрогнул его собственный голос, зазвенев в ушах. Молль разразился довольным хрюкающим смехом. У Гуго зачесались кулаки. Вот бы прижать эту свинью к стене и отходить тростью, сбить с физиономии мерзкую ухмылку. Но тогда прощай карьера. Не говоря уже о пистолете, который Молль не замедлит пустить в ход.
– Идемте-идемте, герр Фишер, я покажу вам наши рвы.
Обершарфюрер говорил с интонациями экскурсовода, рассказывающего туристу о городских достопримечательностях. Гуго же не мог отвести глаз от этикетки с надписью «Ядовитый газ». Череп на ней садистски скалился. Вот, значит, чем пахли волосы, увиденные Йоилем в «Канаде». Горьким миндалем цианистого водорода. Гуго прошибла дрожь, как бывало в детстве, когда начинался жар. Вспомнился смех в коридоре штаба РСХА, когда кто-то из гестапо рассказывал, как заключенных в Хелмно казнили с помощью выхлопных газов.
– Вы идете или нет? – окликнул его Молль, демонстрируя острые белые зубы.
Гуго побрел за ним, словно сомнамбула. Голова отяжелела, мысли путались. Евреи вошли в здание, после чего туда же высыпали «Циклон-Б». Как наяву, зазвучал голос офицера, болтающего о Хелмно, и возник образ Небе. Начальник уголовной полиции слушает доклад и глубокомысленно кивает, прихлебывая суррогатный кофе и стуча зубами. У Небе имелась странная привычка постукивать зубами, когда ему рассказывали то, что он уже знал, но не желал выдавать свою осведомленность.
Живот скрутило от тягостного предчувствия. Руки задрожали, страшно хотелось морфия. А лучше – прямо сейчас развернуться и уйти, забыть обо всем, позволить наркотическому дурману унести себя далеко-далеко… Вместо этого Гуго шагал вперед. Молль вел его в направлении желтого дыма. Чем ближе, тем гуще он становился. Гуго закашлялся, по щекам неудержимо потекли слезы. Дым ел глаза, и сердце разрывалось от боли.
– Поначалу со всеми так, – успокоил его Молль. – Потом привыкаешь.
«Потом привыкаешь». В лицо пахнуло жаром. По краю березовой рощи протянулся огромный ров, в котором горели тела. Языки пламени тянулись к небу, превращаясь на высоте в ту самую желтоватую смрадную тучу, видную еще со станции. Тела потрескивали, будто поленья, и взрывались, точно печеные каштаны. Зондеркоманда собирала вытопившийся жир, стекавший в специальные боковые отверстия, и выливала его обратно в ров.
Вдоль рва тоже лежали трупы, казавшиеся спящими. Одни члены зондеркоманды обривали им волосы. Другие щипцами выдирали золотые коронки и бросали на расстеленную простыню. Те сверкали в пламени, как запретный и постыдный клад. Чуть поодаль стоял грузовик с десятками новых трупов, ждущих своей очереди. У Гуго не получалось распознать человеческие существа в этой путанице рук, ног и голов.
– Господь всемогущий… – пробормотал он.
– Господь сюда не заглядывает, – наставительно сказал Молль. – Кстати, не стесняйтесь, прихватите горсть земли в качестве сувенира.
– Зачем?
Гуго в изумлении уставился на унтера. Нога вот-вот откажет, и тогда он повалится на землю. Он покрепче перехватил трость, ища опоры, но земля раскисла от растопленного снега. Гуго испугался, что увязнет в этом болоте и останется тут навсегда.
Вытирая слезящиеся глаза, он прикусил язык. Рот тут же наполнился мерзким дымом. Гуго сунул руку в карман за сигаретами. Пальцы наткнулись на холодное стекло пузырька и футляр шприца, потом нашарили пачку. Гуго раскурил сигарету, и во рту сделалось еще гаже. Пришлось ее выкинуть.
Смачный хохот Молля подействовал как удар в спину.
– Я вовсе не над вами смеюсь, герр Фишер, не обижайтесь, пожалуйста. Просто забавно наблюдать за реакцией тех, кто впервые видит это дерьмо, – проговорил Молль и опять зашелся в лающем гоготе. – Ну как? Пришли в себя? Что-нибудь еще желаете посмотреть?
Гуго выплюнул густую слюну со вкусом горелого мяса, сжал челюсти и сконцентрировался на том, ради чего приехал. К черту Аушвиц, к черту Небе, наверняка знавшего, с чем он здесь столкнется, к черту Гитлера! Гуго отогнал мысли о евреях, исчезающих в крематории, о черепах на этикетках «Циклона-Б», о горящих трупах и сосредоточился.
– Скажите-ка, обершарфюрер, вы встречали в «Канаде» кого-нибудь из десятого блока?
Молль задумчиво поднял единственный глаз.
– Встречал. Сестрички частенько приходят сюда. Думаю, ищут в карманах трупов лекарства, чтобы заграбастать их до того, как те попадут на сортировку. Иначе им придется грызться из-за пилюль с врачами из Биркенау, диспансера или каким-нибудь капо.
– Адель Краузе тоже приходила?
– Адель. – Обершарфюрер присвистнул. – Рыженькая такая немочка с зелеными глазами, да? Видел я эту красотку, и не раз.
– Бетси Энгель?
– Бетси разве забудешь…
– А кого-нибудь из санитаров?
– Хоффмана, кажется. Вроде бы так его зовут. Сейчас он кукует в блоке смертников, верно? Потом один доктор к нам ходит. Молодой, на актера похож. Ассистент Брауна, если не ошибаюсь.
– Осмунд Беккер?
– Точно, Беккер. Я запомнил его потому, что у них с Менгеле щель между зубами. – Молль постучал ногтем по передним резцам. – Говорят, бабы с ума по таким рожам сходят, не знали?
– Короче, приходили все, – подвел итог Гуго.
Унтер улыбнулся, но улыбка почти мгновенно превратилась в свирепую маску. Он подскочил к члену зондеркоманды, возившемуся с трупом, за шкирку поднял еврея на ноги и заорал:
– Что ты сейчас сунул в рот? Глаз, может, у меня и один, зато все видит! А таких говнюков, как ты, я нюхом чую!
Человек свесил набок голову, точно испуганный цыпленок, и вытаращился на Молля. Лицо у него было худое, кожа обветрилась от мороза и жара костров.
– Открывай пасть!
Еврей медленно раздвинул губы. Молль сунул ему пальцы в рот и надавил. Человека затошнило, и унтер вытащил ярко сверкнувший бриллиант.
– Так и норовят обжулить, паскуды. – Обершарфюрер с презрением повертел камень в пальцах. – Тащат все, что плохо лежит, никакого уважения к мертвецам.
– Умоляю вас, господин! – Дрожащий от ужаса заключенный осел у ног Молля. – Виноват, бес попутал!
– Бе-ес попутал, – передразнил Молль и вдруг расхохотался, кладя ладонь на рукоять пистолета. – Как-то раз, – он повернулся к Гуго, – одна жидовка
