Книга Верхний мир - Феми Фадугба

Он мне как-то ночью – мы были у него дома – признался, что из-за этих своих, как их… серповидных эритроцитов он шесть часов из каждых двадцати четырех проводит с жуткой болью. Может, он поэтому такой… безжалостный получился? Когда так привык, что тебе больно, без проблем делаешь больно другим. Я еще одно СМС ему послал – что про первое говорить никому не надо и это типа просто слухи, но вообще-то это был безмазняк: еще до заката целая свора стволов будет ждать одного его слова.

В общем, я пошел к самому дальнему писсуару – больше по привычке, чем повинуясь какой-то там логике. «Дэнни Б – жадная пилотка» значилось на стене, и в паре сантиметров справа тем же аккуратным почерком ручкой – номер телефона. Интересно, это один из друганов Дэнни Б пошутил или Дэнни Б сам писал?

Кори Маршал вошел, лыбясь в телефон. Шесть футов четыре дюйма роста, и это в пятнадцать-то лет. Не только самый козырный парень в школе, но и с шансами самый талантливый полузащитник Южного Лондона. Рядом с ним девки начинали заикаться, и даже парни становились какие-то несмелые и заискивающие.

Он подвалил к соседнему со мной писсуару, делая вид, что рядом никого нет, мы оба расстегнулись и пустили струю.

– Чыыыыааааа!

Это я не определился между «че», «ы» и «а» – вот оно и вышло как вышло.

Вместо привычного спокойного желтого цвета моча оказалась с красным. Меня это так выморозило, что шланг почти вырвался из пальцев и окатил край писсуара, пока я не вернул прицел на середину емкости. Хорошо еще Кори не задел. Его, видать, тоже заинтересовало, какого там творится. Он проследил глазами, так сказать, траекторию, и аж весь выпрямился, словно его электрошоком продернуло.

– Я…

Кроме этого одинокого жалкого слова, я из себя ничего не выдавил. А че тут скажешь так, чтоб не сделать еще хуже? «Кори, обещаю, в следующий раз, как ты заглянешь мне в писсуар, мы оба будем лучше готовы к этому»? Или, может, эдак зрело признать очевидное: «Я знаю, как это выглядит, Кори. Поверь, цвет моей ссанины волнует меня не меньше твоего».

Я все проверил после встречи с «Рейндж-Ровером», все тело, и крови тогда нигде не было. И никакой серьезной боли – уж точно не в районе паха. Это вот так выглядит внутреннее кровотечение? Может, это легкие… или печень? Черт. Точно нужно лучше биологию учить.

Пока я все это думал, Кори таращился прямо перед собой, словно его жизнь от этого зависела. Больше всего на свете мне сейчас хотелось доссать поскорее, застегнуться и отвалить. Не вышло. Я никогда не мог поскорее. До сих пор помню, как мне было лет шесть или семь, и к нам приехал мамин вроде как зять. Его в какой-то момент задолбало, что я вечно обливаю сиденье унитаза, как из лейки, а поскольку наставлять на путь истинный меня было некому (за отсутствием отца), он и решил сам вмешаться. Стоял такой за мной, держал меня за плечи и объяснял самым своим добрым голосом, что писать – это как на самолете летать.

– Самое трудное – это взлететь и потом приземлиться. Остальное само собой получается.

К несчастью, он отвалил обратно, в Бенин, не успев объяснить мне, как останавливать самолет в воздухе, посреди полета.

Я несколько раз пристукнул правой ногой, Кори тоже. Когда до обоих дошло, что мы чисто с нервяка подражаем друг другу, мы сразу прекратили. Я от смущения переступил влево, он в тот же самый миг – вправо; мы стукнулись локтями и прыгнули резко в противоположные стороны, чтобы как можно быстрее увеличить дистанцию. Он отвернулся и принялся буравить взглядом дверь, будто пытался открыть ее силой воли и заставить кого-нибудь войти. Никто, увы, не вошел, и он в отчаянии снова уставился в стену прямо перед собой.

Это, наверное, был самый долгий попис в жизни каждого. За ту минуту, что мы стояли рядом, произошло больше всего, чем за иную неделю.

Кори резко прервал процесс и застегнул молнию. Его дядя наверняка довел обучение до конца. Даже не глянув на раковину или мыльный дозатор, он ринулся к дверям и был таков.

Мой продукт к концу запаса стал почти нормально-желтым. У меня аж плечи обмякли. Смыв панику в сток, я еще пару раз дернул за ручку, чтобы точно ликвидировать все улики, и только потом пошел мыть руки.

В коридоре кто-то уже успел убрать знак «Осторожно, мокрый пол», несмотря на то, что под треснутой потолочной плиткой уже скопилась новехонькая лужа.

Интересно, подумал я… Но нет, не настолько. Секунду спустя телефон уже был в руке. С поликлиникой можно и повременить до выходных, но что у меня с нутром, нужно было выяснить прямо сейчас. Анонимный поиск: «кровь в моче, причины».

– Давай уже, грузись, – шепотом прикрикнул я на медлительную страницу.

– Здорово, Эссо.

Голос из-за спины был роскошен, как норковая шуба на шелку.

Надья.

Черт.

Пока любовь моей жизни обходила меня по кругу, я судорожно пытался нажать кнопку «х» в поисковом окне, но обычно достаточно ловкие пальцы превратились в куски сыра: они неуклюже тыкались в угол экрана, не цепляя ничего полезного. В результате я забил на это безнадежное дело и попытался по-быстрому сунуть телефон в задний карман, но промазал и уронил. Мы оба некоторое время любовались, как он скачет по полу и останавливается прямо возле ее пятки.

Экраном, конечно, кверху.

Я поскорее напрыгнул сверху, будто это была граната, способная в любую секунду расшрапнелить ее.

– Какого… – она растерянно посмотрела вниз, на нас, с таким лицом, будто ее сейчас стошнит. – Что ты там пытаешься спрятать?

– Эмм… ничего. – Однако, уже подымаясь на ноги, я углядел в вопросе скрытый билет на выход из тюряги. – Но там есть сиськи. Странно разглядывать на телефоне сиськи в одиннадцать утра в школьной рекреации, согласись.

– Гм… – она, конечно, удивилась, но через пару секунд добавила: – Ну, что ж, хотя бы честно.

Я проверил, на месте ли бедренный сустав (дважды), закарманил телефон и даже выдавил фальшивую улыбку.

– Я все равно опаздываю на урок, Э, – усмехнулась она и подняла одну хитрую бровь. – Может, ответишь на мою утреннюю СМС, когда закончишь серфить?

Надо было еще когда ей ответить, отвесил я себе мысленного пинка. Три года мы уже знаем друг друга. Три года она фланирует по моим дичайшим фантазиями и по матклассам заодно. Три, мать его, года! И один неловкий шаг может запросто разрушить так хорошо заложенный фундамент.

Я уже раскрыл было