испанцев были обнаружены двадцать голодных вампиров в кандалах. Блад дал им свободу, уговорив временно перейти в его команду, чем, собственно, и оправдывалось потопление галеона, ибо оставшимся испанцам пришлось удирать на лодках, так как, оставь он судно, вампиры на этом же корабле и догнали бы несчастных…
Затем под тем же флагом королевства Кастилии был совершён дерзкий налёт на небольшую испанскую флотилию, мирно занимавшуюся добычей жемчуга у Риодель-Хача, где и была захвачена вся добыча. Те же двадцать вампиров, проплыв две мили под водой, выползли на берег, сняв часовых и захватив четыре дальнобойные пушки. Кастильцы и чухнуться не успели, как потеряли всю батарею.
Перед рассветом «Арабелла» атаковала все три судна флотилии и была бы бита за свою наглость, если б с берега, считавшегося испанским, в упор не ударила вампирская артиллерия, превратив в решето один корабль; второй взял на абордаж Блад, а третий тоже недалеко ушёл с дырой в борту на уровне ватерлинии, куда удачно влепил ядро меткий Огл.
Победа была полной, жемчуг гребли горстями! Вампиры же предпочли получить свою долю кораблём. Захваченное в бою судно было полностью передано новым союзникам. Так капитан Блад полностью избавился и от самих вампиров на палубе «Арабеллы», и от личных комплексов на их счёт. Однако бывший испанский корабль пошёл за ним на поводу, и в этом смысле зубастых моряков лучше было иметь в союзниках…
Поэтому, пролонгировав договор о совместной деятельности, они вместе с вампирской командой предприняли экспедицию на золотые прииски Санта-Мария на Мэйне. Там кровососы вновь послужили ударным клином корсаров Блада, а золота было взято столько, что пришлось уйти в море, дабы захватить хоть какой-нибудь испанский шлюп для его перевозки.
Потом вдохновлённые успехом корсары и вампиры провернули ещё несколько других, менее громких, дел. Или, уж если честно, скорее делишек, мимоходом грабя мелкие суда и отнимая кофе и сахар у проходивших мимо судёнышек. Тот же Терри Прачетт всегда писал, что именно кофеином вампиры глушат жажду крови…
Доктор не менял тактику, позаимствованную им у дона Диего, то есть нагло поднимал испанский флаг на своём испанском же корабле, подходя к доверчивым испанцам, уверенным, будто видят испанского соплеменника, и в упор бил их из испанских пушек с обоих бортов! Пока те соображали, что на самом деле это гадские пираты, люди Блада уже брали судно на абордаж.
Из всех этих схваток команда «Арабеллы» вышла полной победительницей, захватив богатую добычу и понеся небольшие потери в людях. Чаще всего гибли те матросы, что самовольно нарушали дисциплину, игнорируя во время боя строгие приказы капитана и своих офицеров: раньше времени бросались на абордаж, прыгали в одиночку против пятерых, лезли под пули и картечь, считая, что заговорённые гаитянские амулеты защитят их от любой опасности. Примечательно, но ни один бывший повстанец не погиб! Это говорило и о самом полководческом таланте Блада, и о характере людей, бежавших с ним с Барбадоса…
Итак, слава об «Арабелле», возвратившейся на Тортугу, едва ли не лопаясь от золота и жемчугов, и о храбром капитане Питере Бладе прокатилась от Багамских до Наветренных островов, от Лондона до Мадрида, от Нью-Провиденс[30] до Тринидада. Конечно, эта слава пахла порохом, ромом и кровью, но зато и ароматизировала большими деньжищами!
Надо признать, что эхо его подвигов долетело и до старушки Европы. Испанский посол при Сент-Джеймском дворе представил Великобритании раздражённую ноту протеста, типа уймите ваше хулиганьё! Но ему официально ответили, что капитан Блад не только не состоит на королевской службе, но и является осуждённым бунтовщиком и беглым рабом, так что если его католическое величество[31] его утопит, то получит горячую благодарность и даже одобрение со стороны короля Якова II, вплоть до почётной грамоты из Лондона и какого-нибудь значка на память!
Сам дон Мигель де Эспиноса – адмирал Испании в Вест-Индии – и его красавчик племянник дон Эстебан страстно мечтали захватить наглого авантюриста, чтобы непременно повесить его за шею на нок-рее своего корабля. Вопрос о скорейшей торжественной казни нехорошего Блада стал для них личным, узкосемейным делом. Месть – это святое для католика…
Осатаневший оттого, что был так легко обманут (больше недовесом золота!), дон Мигель не скупился на пустые, бесчеловечные угрозы в адрес кабальеро Педро Сангрия. Но грозное хвастовство адмирала ни капельки не пугало экипаж «Арабеллы». Капитан Блад не позволил своей команде долго бездельничать на Тортуге, решив сделать католическую Испанию иудейским козлом отпущения за все свои прошлые муки. И хотя, по сути, он тупо сводил старые счёты, но кто бы сказал, что у него не было на это морального права?
Однако лично я скажу: Англия была виновата больше. Но кто я такой, чтобы осуждать Питера Блада?! Тем более что ему моё мнение – ниже ватерлинии…
…Однажды, когда он в компании с Хагторпом и Волверстоном сидел, покуривая трубку, за бутылкой (второй-четвертой-пятой?) рома в прибрежной таверне, к их компании подошёл неизвестный тип в расшитом золотом камзоле из тёмно-голубого атласа, подпоясанном широким малиновым кушаком.
– Это вы тот, кого называют Ле Сан?[32] – развязно обратился он к Бладу. – Улыбнитесь, месье! Вас ведь не затруднит, а я хочу знать, с кем имею дело.
Капитан Блад молча взглянул на разряженного головореза. В том, что это был именно головорез, не стоило и сомневаться – достаточно было взглянуть на его быстрые движения и смазливо-красивое лицо с крючковатым орлиным носом и тонкими пошлыми усиками. Его изящная рука с грязными ногтями покоилась на эфесе длинной рапиры, на безымянном пальце сверкал огромный бриллиант, мочки ушей оттягивали золотые серьги, а на плечи спускались длинные немытые локоны маслянистых каштановых волос. Красава!
– Я жду, месье.
Капитан Блад отложил на стол трубку и ответил:
– Как правило, я показываю зубы только врагу. В крайнем случае стоматологу. Моё имя Питер Блад. Испанцы знают меня под именем дона Педро Сангре, русские – Петра Кровавого, а француз, если ему нравится, может называть меня Ле Сан. Мне лично абсолютно без разницы…
– А мне тем более, – хохотнул авантюрист и, не ожидая приглашения, пододвинул табурет к чужому столу. – Моё имя Левасер! Уверен, вы весьма наслышаны обо мне.
О да, это имя было известно всем! Левасер командовал двадцатипушечным капером, неделю назад едва не врезавшимся в пристань Тортугской бухты. Команда корабля состояла из вечно молодых, вечно пьяных французов, которые жили в северной части Гаити и ненавидели испанцев ещё сильнее, чем англичане. Впрочем, и англичан они (по привычке) ненавидели тоже. Да что говорить, они и друг дружку не очень-то жаловали, такой уж склочный народ эти лягушкоеды.
Левасер вернулся на Тортугу после малоуспешного похода, сварливый и
