осмотрела замок при свете потайного фонаря, прихваченного из мотоцикла, и аккуратно потянула дужку. В этот же миг за дверью зашуршало и словно что-то брякнуло. Или упало.
— Стой! — закричал Василий, но из уст его вырвался только отчаянный мяв. Дверь распахнулась настежь, едва не снеся детективов с крыльца. Мимо пронеслось вонючее, неловкое, черное. И кривыми прыжками, заваливаясь, метнулось к разрытой могиле.
— Стой! Стой! — Луша махая фонарем, лихо свистнула и метнулась вдогон. — Стреляю!
Странный беглец добежал до могилы и спиною свалился в гроб. И закончилось все.
— Он что, умер? Кто это был⁈ — спросила Луша кота и волка. И наклонившись над ямой, присвечивая фонарем, заглянула внутрь.
Зомби… э-э… упырь лежал на спине, сложив руки на груди, как и положено покойнику. Крышкой он закрыться не успел. Да и голые ступни торчали наружу: грязные, в глине и раздавленной траве.
— Так это что? Это он по кладбищу гоцал? И кто его в часовне запер? И почему…
И почему покойник вообще ходит, то есть, бегает, мысленно завершил Василий. Из разверстой могилы воняло, и было ему нехорошо. Ладно, Иван-дурак из сказки трижды ходил стеречь могилу отца и получил за то трех волшебных коней. Но этот-то уже неделю в гробу пролежал. Мозги небось сгнили, сейчас на людей начнет покушаться. И на котов тоже!
Он с опаской подался назад.
— Не пущу! — отчетливо, хотя и шепеляво, донеслось снизу. А ведь Василия всегда интересовало, как упыри а уж тем более скелеты разговаривают, когда у них голосовые связки сгнили.
— Да мы и не собираемся! — звонко ответила Луша, обернулась, подняв фонарь, и едва не свалилась.
По тропинкам между могилами ходила сумрачная тетка с когтями до земли, а следом за ней тянулся туман. И на тетке этой, очень похожей размерами на Дормидонтову тещу, светились гнилушечным светом сафьяновые сапоги.
— Домовина моя! — прокричал покойник еще слабей и неуверенней.
— Копша! Божечки-кошечки! В часовню! Живо!
Блекло сияя, простоволосое неопрятное чудовище брело под деревьями, обходя кладбище по кругу, пока не замечая незваных гостей, и у них были все шансы скрыться. Волк несся огромными скачками, хрустя бурьяном. Василий мчался следом. Луша замыкала.
Они были уже на пороге часовни, когда позади отчаянно завопил Дормидонт. Фонарь, нарочно оставленный и косо стоящий на груде глины, освещал скользящее к могиле чудовище. Оно двигалось быстро. Очень быстро.
Глава 14
— Копша. Подземный дух, разрывающий заброшенные могилы…
«Но эта не была заброшенной! И неухоженной не была!» — захотелось завопить Василию. Он уже и присутствия волка так не боялся, как этой потусторонней бабы.
— Значит, кому-то выгодно было… ее разорить и копшу призвать, — Луша почесала нос. — Ух, и достанется от Севериныча тому, кто это сделал!
«Если мы выживем, конечно. И это не объясняет, как покойник оказался в часовенке. И кто наложил замок. И…» Лучше придумывать версии, чем дрожать.
А еще лучше бы припереть бревном дверь наружу!
Но копше, похоже, было плевать на живых. Ее интересовал Дормидонт.
Интересно, который правильный: призрак у моста или тут, который тело? Или их вообще теперь два?
Это была битва титанов. Дормидонт оборонялся, как лев, дергая на себя крышку гроба и прикрываясь ею. Копша в ревом тянула к себе. И пока не ясно было, кто из двоих сильнее.
Невольным наблюдателям, на которых бойцам было плевать, видно было лишь то, что происходило над краем ямы. Дормидонт орал, копша ревела, комки глины грохали в импровизированный щит.
Издали смотрелось бодрячком и почти безопасно. Ну, если не представлять выпученные копшины глаза, горящие под распатланными волосами. Жесть натуральная!
Эти волосы вились, как змеи, и, кажется, даже удлинялись, чтобы спутать врага. Крышка гроба в очередной раз поднялась над могилой. Баба взмахнула когтями-серпами. Полетели щепки.
— Ему до полуночи и надо-то продержаться. Петух запоет — она сгинет — выдохнула Луша.
«А в прошлый раз не продержался, — скептически подумал Василий, все недоумевая, как упыря в часовенку занесло. И кто и зачем его там запер. — Да и откуда на кладбище петух?»
Волк дернул башкой. Похоже, собирался мчаться на Выселки за кочетом.
— Круг, круг вокруг себя нарисуй! — припомнив Гоголя, заголосил кот.
Конечно, покойничек не услышал. Не понял, как минимум. И копше Васильево пение оказалось по барабану. А если вот так?..
Но «кабачок» сработал только по волку: зверюга улегся и даже зевнул.
А вот Луша оживилась:
— А чего нам до полуночи ждать?
И приставив ладони ко рту, звонко закукарекала.
Крышка гроба разлетелась, как гнилая. Попадали обломки досок, разбив фонарь.
В воздух взвился сложенный пополам покойник и с хрустом обрушился на груду земли. Копша спиной вниз рухнула в яму и стала закапываться, ловко орудуя серпами. Дормидонт препятствовал, уклоняясь от лезвий, и тянул за сапог:
— Отдай! Мое! Пошла вон из домовины!
Сверху кружилась и верещала, ловя насекомых, летучая мышь.
— Да чтоб тебя! — подбежав, Луша швырнула в покойничка сумкой с вещдоками. — Там твои сапоги!
Скомандовала своим:
— Зарывай!
И стала толкать землю в могилу обломком доски.
Волк, развернувшись, рыл и швырял песок задними ногами. Василий бегал и суетился вокруг. Дормидонт в сторонке с кряхтением натягивал сапоги. Встал, притопнул:
— Как влитые! А подковка где⁈
Луша схватилась за щеки:
— Овраг! Ой, и как я могла забыть проверить показания тещи! Севериныч меня съест.
Да не съест, не съест, ткнулся ей в бедро башкой Василий. Не ест он девушек, особенно таких красивых. Крепкая да ладная, глазищи синие, коса ниже пояса.
А что она красивая, душой нисколько не покривил.
И умных Севериныч не ест!
Вот только посмей кто сказать, что она не умная…
Василий прямо тут обнял бы ее и заурчал, утешая, если бы не шустрый покойник. Услышав о теще, он метнулся в темноту:
— Я овраг проверю!
Луша оказалась шустрее и схватила Дормидонта за плечо, а волк перегородил дорогу и рыкнул, слегка обнажая зубы.
— Стоять! Затопчете там улики вконец.
Василий подумал, что упырь им попался неправильный. Нормальные зомби хромают, вытянув вперед руки с когтями, и зловеще надвигаются, утробно повторяя: «Мозги, мозги…» Вроде бы смешно, но когда смотришь или гамаешься ночью, жуть берет.
А этот… овечка луговая… собачка. Э, ромашка.
Или он с копшей намахался так, что вся ярость прошла? Хоть к ране теперь прикладывай?
Потому как Дормидонт не стал вырываться и в драку не полез. Пробурчал мрачно:
— Давай я сам схожу. Я вижу в темноте. А ты — нет. А в нашем овраге шею можно свернуть. Люди, оне ж хилые.
