пояс. У Брюса, конечно, был белый. Он не справился бы с одним или с двумя людьми, которые знают, как бороться – не обязательно дзюдоистами, просто опытными бойцами. Например, с Терри Ларкином. Однако он точно справился бы с двумя невооруженными Майкелисами. Поверьте мне на слово. Я знаю.
– О.
Она какое-то время смотрела себе на руки.
– Через несколько дней их выпустят, – сказал Кинтайр. – Самые элементарные процедуры покажут их невиновность. Я сам могу придумать дюжину доказательств. Конечно, до того как это произойдет, вы можете привлечь внимание газетчиков. Но до суда дело не дойдет. Поверьте мне.
– Спасибо. – Когда она улыбнулась, он больше ничего не мог видеть в этом тусклом помещении. – Кажется, я все время вас благодарю.
– Что я нахожу очень приятным, – поклонился он.
– Почему бы нам не пойти немедленно в полицию и не рассказать все это? – неуверенно спросила она. – Вы ведь не боитесь, что вас арестуют за драку? Это не была ваша вина.
– Конечно, нет. Но мои показания и рассуждения недостаточно убедительны, – уклонился он.
– Это очень помогло бы. Качнуло бы чаши весов. Мне их так жалко. Бедный старик.
Кинтайр посмотрел прямо в зеленые глаза.
– Можете мне довериться? – спросил он. – Можете поверить, что сейчас этого делать нельзя?
Потому что полиция будет спрашивать дальше. Действительно ли я повредил голову и руку в той драке? Нет, скажут Майкелисы. Тогда где? И не думаю, что полиция не выйдет на Гвидо, твоего брата.
Она прикусила губу.
– Не хочется думать о том, что их заперли за то, чего они не делали.
– В настоящее время, – сказал он, – эта история скомпрометировала бы кое-кого еще из моих знакомых, которые совершенно невиновны.
Она вздохнула.
– Ладно. С меня хватит. – И с улыбкой сказала: – Для одного дня вы совершили достаточно рыцарских поступков. Давайте поедим.
13
Ресторан был маленький и тихий. Коринна и Кинтайр сидели за столиком в углу, где было полутемно.
– Здесь заказывают аперитив «дженевер», – сказал Кинтайр, – но я убежден, что голландский джин гонят из лягушек. С другой стороны, голландское пиво выдерживает сравнение с «хофом», «ротхаусбрау» и «кроненбергом».
– Вы много путешествовали, – сказала она. – я вам в этом завидую. Сама я никогда дальше Сьерры не уезжала.
Слегка смутившись, он не собирался разыгрывать космополита, – он молчал, пока она изучала меню.
– Закажете для меня? – попросила она наконец. – Вы лучше разбираетесь в этих блюдах.
Он сделал заказ, польщенный ее похвалой. Когда принесли пиво в конических полулитровых стаканах, он поднял свое.
– Прозит.
– Салют. – Она пила медленно. – Замечательно. Но это может быть неразумно после двух виски.
– Все в порядке, если отнесетесь спокойно. Поверьте на слово опытному пьянице. – Он видел на ее сильном широком лице какую-то настороженность. – Немного анестезии вам не помешает.
– Что ж… – Она поставила стакан. – Потерпите меня немного. Обещаю не болтать, но могу стать сентиментальной. А может, слишком веселой, не знаю. До сих пор я никого не подпускала к себе.
– Понимаю, – сказал Кинтайр.
– И помогите мне забыться, – добавила она. – Я хотела бы поговорить о Брюсе и на совсем нейтральные темы. – Она сумела улыбнуться. – Я хотела кое о чем вас спросить. Вы специалист по Макиавелли. Наш театр в прошлом году ставил «Мандрагору».[32] Скажите, как мог один и тот же человек написать это и «Государя».
– На самом деле, – ответил Кинтайр, – я бы удивился, если бы автор «Государя», точнее «Рассуждений о Ливии», потому что «Государь» – это только памфлет, я бы удивился, если бы он с такой же легкостью не писал чисто развлекательные произведения. Одна из самых проклятых ересей этого века – представление о том, что человек может быть хорош только в одном. Что многосторонность не является врожденным свойством человека.
– Я часто думала то же самое, – сказала она. – Вероятно, вы знаете, что Брюс изменил свои намерения и стал заниматься историей из-за вас. Первокурсником он слушал ваши лекции. Теперь я понимаю, почему он это сделал.
– Что ж… – уклончиво протянул он и занялся своим пивом.
С тактом, который он оценил, она сменила тему разговора.
– Но почему вы заинтересовались итальянским Возрождением – с таким именем, как ваше?
– Я провел несколько лет в частном интернате на Востоке. Меня увлек учитель романских языков.
Он помолчал, потом медленно продолжил:
– Я поступил в Гарвард, но когда учился на первом курсе, случился Перл-Харбор. Всю войну прослужил во флоте, на Тихом океане; во время увольнений на берег влюбился в район Залива, поэтому и приехал сюда потом. Но во время войны у меня было много времени, чтобы читать и думать о том, куда идет человечество. К волчьему миру, как думал Макиавелли; наверно, поэтому я чувствуя себя таким близким к нему. Он тоже думал о том, как прожить приличному человеку. Он говорил правду, какой ее видел, потому что не считал, что на пути цивилизации должно стоять ханжество, которое уже провозглашали варвары. Тем временем он превратился в Старого Ника, дьявола, и те, кого он хотел предупредить, мы, свободные люди, не слушаем его, потому что считаем, что он говорит от имени врага.
Он приостановился.
– Простите, я не собирался произносить речь.
– Я бы хотела, чтобы было больше людей с убеждениями, – сказала она. – Даже если я с ними не соглашаюсь. В наши дни все так уважают чувствительность друг друга, что стало не о чем говорить, кроме счета в футбольном матче.
– Вы очень добры, – сказал он. – А вот и аперитив. Обратите внимание на голландский деликатес «яйца по-русски». Не спрашивайте меня, почему он так называется.
В стаканах у них блестел рубином «черри хиринг».
– Это не голландский, – сказал Кинтайр, – однако…
– А знаете, – сказала она, – я начинаю понимать старую идею поминок. Собрать весь клан и устроить пьяный кутеж. Это больше акт любви, чем задернутые занавеси в гостиной и приглушенные разговоры.
– Это говорит латинский дух, – ответил он. – Мы раса протестантов; мы прокляты традицией: несчастье – это добродетель.
– Но вы, бостонский шотландец или кто вы еще, – я улавливаю акцент, – вы это одобряете.
– Я оставил Бостон ради Тихого океана в девять лет.
– Почему?
– Мой отец был инженер-кораблестроитель. В 1930 году он потерял работу. Будучи человеком с воображением, он на свои сбережения купил шхуну, нанял экипаж из мексиканцев, и мы отправились в Южные моря.[33] И семь лет жили на шхуне.
– Брюс говорил мне, что вы были моряком. – Она смотрела на него очень яркими глазами. – Но как вы зарабатывали на жизнь?
– По-разному. Иногда перевозили между островами груз и пассажиров. Пассажиры – обычно канаки, и те,
