Петра на его слова даже не дёрнулась. Он вообще не уверен был, что расслышала. Но оно и к лучшему, ибо, что говорить дальше, он точно не знал. Точчно головой ударился. И умом на этой почве повредился, потому что раньше девчонкам ничего подобного он не шептал. Даже беззвучно.
Смирна растеряно тряхнул головой, та отозвалась гулкой давящей болью. Видно, нехило его приложило.
— Пусти. — Шапежка попыталась отнять руку. От резкого движения волосы рассыпались по плечам тяжёлым водопадом, и Смирна от неожиданности её отпустил. Тогда-то он синяки и увидел. Красноватые ещё, свежие совсем. — Девушке своей…
Она говорила что-то ещё, но Смирна, не слушая, опять перехватил её запястье. Приподнялся на локте. Сел.
— Давно тут? — сделал вид, что у него кружится голова, и держался за Шапежку, просто трогая её за плечо, за остро торчащую под плотной тканью юбки коленку, за руку её, такую тонкую, что казалось двумя пальцами можно сжать и переломить. Касался и млел, отчаянно желая провести раскрытой ладонью вдоль напряжённой спины, чувствуя, как рождается внутри жар какого-то необъяснимого восторга. Чем их вообще опоили? Шапежку хотелось прижать к себе и не отпускать — она его сокровище, его …прелесть?
Смирна даже зажмурился, чтоб наваждение развеялось, но в голове остро кольнуло, а мучительное волнение всё не проходило. Эдак он ещё и до стихов под луной и пирожных к обеду дойдёт..
С этим решительно надо было что-то делать и не впадать в девчачий зефирный бред. Наверняка, это откат от её возмутительного заклятья, а потом ещё и самогоном добавило. Сешень говорил, их отравили. Ну вот всё это вместе и дало такой ненормальный эффект. Само пройдёт, значит.
— Не знаю точно, — Петра перестала вырываться, и вяло опустилась на его старую, до блеска затёртую ученическим усердием табуретку. — Половину дня, может, чуть больше.
Это было дольше, чем он надеялся, но меньше, чем опасался. По всему выходило, после вечеринки прошли сутки, и сейчас опять ночь.
— Ела?! — с тревогой спросил Смирна. Потому что её цыплячьи руки и пальцы наводили на страшные мысли, что не ела она толком уже очень давно.
— Не помню точно. Сегодня, кажется, ела, — Петра независимо вскинула подбородок.
Сегодня! Смирна задохнулся возмущением, и, чувствуя, как лоб покрывается испариной, а руки сотрясает предательская мелкая дрожь, прорычал:
— Что ты здесь вообще делаешь?! Раз даже поесть нормально не можешь!
Петра фыркнула и с вызовом заявила:
— Не ты меня тут поставил, не тебе это и решать!
А его аж тряхнуло всего.
Что он, девица немощная, чтоб ему сиделку приставлять? А если так уж и надо было, что ж, никого покрепче не нашлось?
— Иди прочь, — ровно проговорил Смирна, прикрыв глаза. И добавил сквозь зубы, когда она не двинулась с места: — Убирайся!
Мысль о том, что Шапежка, кроме того, что не имела возможности нормально поесть, ещё и весь день видела его таким… жалким, жгла его нестерпимым огнём, выворачивая наизнанку.
— Вижу, тебе действительно лучше, — сухо произнесла Петра, собирая какие-то склянки со стола в свою ученическую сумку. — Не думаю, что Эльза сможет тебя навестить. Но, знаешь, — добавила едко, замерев на миг, и глянула на него так, что у него спазмом перехватило горло, — с твоим скверным характером, думаю, это к лучшему. Магистр Олюшко! — крикнула в приоткрытую дверь.
В комнату мельком заглянул Бачек, Смирна выругался про себя, только его сейчас тут и не хватало! Чтобы Коэн увидел его размазанного по одеялу, с дрожащими руками и подгибающимися ногами. Он опасался, что даже встать самостоятельно сейчас не сможет. И свидетели этого позора были ему точно не нужны.
— Коэн! Подожди! — крикнула Шапежка тому вдогонку — Помоги донести.
Бачек вернулся в то же мгновенье. Смирна ни на минуту не сомневался, что он никуда и не уходил.
— О! Очнулся твой пациент? — спросил, перехватывая ремень шапежковой сумки. — Его нести что ли?
— Этот? — деланно удивилась девушка, — Так это не мой. Это Батишековый. Пусть сама с ним разбирается. Я всё, что могла и так уже…
Он не расслышал, что именно она не договорила, но этого и так было больше, чем достаточно. Злость подбросила Смирну на ноги, он и не понял, как оказался под ледяной водой в душе, с разбитыми в кровь о стену руками.
Какая Эльза? Откуда, мать его так, Бачек? Коэн! Коэн. Он вообще не был уверен, что она его самого знает, как зовут. А этот уже Коэн! Да знала б она, что он про неё не далее, чем вчера говорил парням со своего курса!
Вчера ведь это было? Как неделя прошла за полтора суток.
Он силился вспомнить что-то ещё из того, что произошло, но во всех рваных вспышках в памяти была только Шапежка: ужас на вытянувшемся лице, неверие и досада, паника… Тень от длинных ресниц на щеках, скорбно поджатые губы. Приоткрытые губы, лёгкий вздох… Несуразная Шапежка. Она ведь прежде даже не казалась ему красивой. Та же Эльза была куда эффектнее, ладная вся такая, и улыбается ему постоянно. Улыбается, значит, нравится он ей, мрачно убеждал себя Смирна.
Шапек не улыбалась.
Ни разу.
Справедливости ради, он вообще видел её только сосредоточенно что-то читающей, рассчитывающей, пишущей или сидящей над чертежами.
Необыкновенного упорства девица. Он бы от такой нагрузки сломался давно. Хоть и сам не бездельничал, а такая сила воли восхищала. Даже завидки брали его самого. Да может, если б не Шапек, он бы бросил уже всё, потому что его собственные нагрузки выматывали, и давно было непонятно, ради чего всё, и вообще, почему так получилось, что ему приходится в ускоренном темпе осваивать двойную программу?
Как, впрочем, и Шапек.
Эта мысль прежде не приходила ему в голову. И Петра, пигалица из ректорской приёмной, для него, Смирны Татовича, была одновременно примером и весьма болезненным раздражителем, потому что если уж эта девчонка справляется, то он вытянуть был просто обязан!
А теперь вот его будто ударило что: Шапек так же, как и ему, кто-то не дал попасть на её артефакторский!
Кто? А ещё, почему их зачислили именно к лекарям?
Смирне стало жарко под холодными струями воды. Он быстро закрутил кран и выбрался из душа. Воды в Ратице было хоть залейся. Озеро внизу было полным и чистым всегда, его питали три горные реки.
На этой мысли Смирну осенила очередная догадка, и он бросился одеваться, чтоб найти магистра Олюшко.
Олюшко! Смирна застыл с продетой в штанину ногой. Все упиралось в магистра Олюшко!
Ему срочно требовалось поговорить с ней. Шапежка звала её, значит, она была где-то рядом!
— Магистр! — громко позвал Смирна, вглядываясь в скудно подсвеченный лунным светом коридор.
Куда Бачек повёл Петру по такой темноте? Что он вообще сейчас около его комнаты делал?
