упадок, а вот ввоз сахара в Гамбург очень быстро возрос123. Благодаря соглашению о торговле, заключенному между Францией и Гамбургом в 1769 году, город превратился в новые ворота для экспорта французского сахара, поставляемого на рынки Центральной Европы и России. Когда же в 1795 году французы оккупировали Голландскую республику, Гамбург завладел почти всей ее сахарной промышленностью, и к началу XIX века ежегодный импорт в город достиг отметки почти в пятьдесят тысяч тонн124.
Сан-Доминго, Британская Индия и запрет на работорговлю
Движущей силой производства сахара в Атлантике конца XVIII века являлось возросшее потребление кофе, чая, лимонадов, конфет и выпечки, распространившихся, словно чернильное пятно, по северо-западной Европе, а также в Новой Англии и в городах Османской империи125. Благодаря непрестанному похищению африканцев и распространению плантаций на новые плодородные земли производителям Карибского региона удавалось удовлетворить этот спрос. Расширение производства в Сан-Доминго и на Ямайке с лихвой компенсировало стагнацию сахарного производства в Бразилии и на меньших карибских островах. Уже сам по себе Сан-Доминго, отличавшийся удивительным плодородием, ежегодно производил почти восемьдесят тысяч тонн сахара – примерно треть объема, потребляемого в то время Европой126.
Массовый приток порабощенных африканцев на плантации сталкивался с сопротивлением, встречавшим все более активную моральную поддержку со стороны свободных горожан колоний (т. е. свободных людей с небелым цветом кожи, порой – бывших рабов), которые из газет и других источников узнавали о том, что в Англии и в Северной Америке растет неприятие рабства. Одна из самых ранних, а возможно, и первая известная нам петиция с требованием отмены рабства получила распространение в квакерской колонии Пенсильвания в 1688 году. Вовлечение квакеров в борьбу против рабства, по иронии судьбы, началось на Барбадосе. Здесь держал свой магазин наиболее знаменитый из начавших эту борьбу квакеров – Бенджамин Лей, в то время также владевший рабами. Ему лично довелось наблюдать за жестоким отношением к рабам и скудностью их питания, и вскоре он сам стал пылким сторонником отмены рабства, а поселившись в Пенсильвании в 1731 году, начал свой одинокий крестовый поход против рабовладения. Остаток своих дней после смерти жены он провел как отшельник-вегетарианец в пещере, переделанной под жилище, где он также возделывал свой огород127.
Идея бойкотировать товары, произведенные при помощи рабского труда, и отвергнуть их как греховную роскошь, не давала покоя квакерам. В своем «Прошении о бедных» (Plea for the Poor), написанном в 1764 году и опубликованном не ранее 1793-го, Джон Вулмен писал о связи рабства и общества потребления: простая и грубая одежда делает людей свободными, и ношение такой одежды само по себе становится знаком протеста против рабства128. Несмотря на то что, в отличие от Вулмена и Лея, большинство собратьев-квакеров еще не были готовы к полному отказу от произведенных рабами товаров, они рассматривали альтернативы, а некоторые даже начали приобретать землю под производство кленового сиропа, не требующее использования рабского труда. Как отметил один из квакеров в своей газетной статье, производство кленового сиропа позволило бы стране сэкономить много денег129. Бенджамин Раш, основатель американской психиатрии и один из пятидесяти шести человек, подписавших Декларацию независимости США, уверял, что миллионы акров земли можно засадить кленовыми деревьями и отдать эти участки мелким фермерам, которые будут делать надрезы на деревьях и собирать из них сок. Он написал об этом в открытом письме, адресованном в 1793 году Томасу Джефферсону, Первому государственному секретарю США. Раш изначально знак, к кому обратиться, ведь из отцов-основателей именно Джефферсон выступал за создание децентрализованного государства, опирающегося на мелких фермеров130.
Письмо Раша к Джефферсону сопровождал постскриптум, содержавший отчет Генри Ботэма, имевшего плантации на Суматре, – он уже был упомянут в первой главе, – о производстве китайского сахара неподалеку от Батавии, яванской столицы. Опыт Ботэма был для Раша еще одним аргументом в пользу отказа от сахара из Вест-Индии131. За двадцать лет до этого, в 1773 году, в одном из своих сочинений Раш привел цитату из путевых заметок также упомянутого нами французского ботаника Пьера Пуавра, утверждавшего, что китайские рабочие «могли бы произвести вдвое больше сахара, чем добывается сейчас трудом несчастных негров»132; к слову, английский перевод этих заметок распространился почти сразу после их появления. В том же сочинении Раш осудил рабство, влекущее за собой «всевозможное нарушение Закона и Евангелия», хотя в то время сам он все еще держал при себе раба и придерживался специфического мнения о том, что черная кожа африканцев была результатом болезни133.
Сводки аргументов, подобные тем, что встречаются в письме Раша, быстро расходились по Атлантике благодаря торговым связям квакеров в Филадельфии и Лондоне, помогая превратить движение за отмену рабства в одно из самых заметных народных движений в Британии в 1780-х годах. В 1783 году Квакеры начали слать в парламент петиции за отмену рабства, расширив свое локальное движение до всемирного, основанного на работе с фактами и смитовской экономике. К тому времени Адам Смит уже высказался против аграрного рабства, назвав его отсталым; это утверждение он также распространил и на черное рабство, но сделал уже не столь убедительно134.
Протесты против потребления «рабского сахара» стали поистине народным движением. Статья Уильяма Фокса, написанная в 1791 году, также осуждала потребление сахара, «замаранного человеческой кровью»; она вышла в двадцати пяти изданиях общим тиражом в пятьдесят тысяч копий, а с учетом распространения нелегальных версий статьи это число, возможно, достигало примерно 250 000. Послание было простым и ясным: «Если мы покупаем товар, мы участвуем в преступлении»135.
Фраза «замаранный человеческой кровью» рождала неприятный зрительный образ с почти что каннибальскими коннотациями, а в случае сахарной отрасли она, должно быть, оказывала особо мощный эффект136. Как писал кубинец Фернандо Ортис в своей знаменитой книге о табаке и сахаре как взаимных контрапунктах: «Сахар приходит в этот мир, не имея собственного имени»137. Более того, у сахара, в отличие от табака, никогда не было индивидуальных качеств – например, особого аромата, имеющего уникальную связь с тем местом, где он был произведен. Как правило, до эпохи индустриализации разные виды сахара оценивались по степени очистки и размеру кристаллов. В то время как европейские бакалейные лавки в годы движения за отмену рабства рекламировали свои товары, упоминая источник их происхождения, скажем, дижонская горчица, кастильское мыло или ямайский ром, сахар они просто заворачивали в бумагу разного цвета, чтобы обозначить соответствующую степень очистки138.
Настойчивое требование Фокса, обращенное к покупателям, также содержало прямое воззвание к женщинам, глубоко тронувшее их сердца. Как возвещал в 1790-х
