не могу понять.
— Вот же ж…
— Да брось ты с ним пререкаться. У него язык поострее твоего будет.
— А побьешь, так экономка потом выпорет.
— И кухарка некормленым оставит.
— Пусть всё равно докажет!
— Что вам доказать? Вы хоть знаете, что у женщин там?
Служки переглядываются, нервно хрюкнув. Прокашливаются, а щеки пылают пуще любого заката, и пальцы стыдливо теребят края рубах.
— Пещера у них, — мямлит, наконец, один из мальчишек.
Ребёнок живо подтверждает:
— Пещера. Где стручок обычно.
Служки кивают, бахвалисто переглядываясь меж собой.
— Только вот у меня вообще ничего нет.
— Это как?
— Евнух я. Знаете, что это такое?
— Нет.
— Это значит, что стручок мне отрезали.
Вздох ужаса и восхищения.
— Зачем же?
— Да знать бы, может жрать нечего было, а может обряд какой затевал, — сетует ребёнок, довольный эффектом опирается на метлу, понижает голос. — Однажды мама отправила меня в лавку за травами от кашля. Вечер был, пасмурно и темень, хоть глаз выколи. И схватил меня проходимец один. Уродливый, вонючий, жуть! К себе притащил, а там связал. Да крепко так, аж до крови. В зубы деревяшку затолкал, чтобы криков слышно не было, — служки застыли, вытянув шеи, выпучив глаза. — Потом спустил с меня штаны, нож на огне раскалил добела. Я вырывался, вопил, что есть мочи. Вдруг кто услышит, спасет. А он давай резать. Больно было так, что даже не сказать. И запах гари.
— Фу!
— Страх какой!
— Да глупости! Небылицы сочиняешь!
— Тогда смотри, — решительно откидывает метлу ребёнок. Быстрым движением распустив пояс, оттягивает край великих ему штанов, позволяя заглянуть.
— Иссу милостивый!
— И правда ничего.
— А как же ты мочишься-то?
— Сидя приходится, — завязывает пояс ребёнок. — А теперь отстаньте. Экономка мне уши надерет, если двор как следует не вымету.
— Юный господин!
Поклон сгибает спины. Буквально на пару секунд, прежде чем служки бросаются врассыпную, вдруг вспомнив, сколько же у них хлопот. А княжич останавливается рядом с ребенком. Смотрит в до невозможности довольное лицо и вдруг интересуется вкрадчиво:
— Ты правда евнух? — заставляя ребёнка рассмеяться. Зелень в обрамлении ресниц сияет и переливается, покоряя. Лукавый лепесток губ.
— Юный господин, вам тоже показать?
Столь красиво розовый ложится на белый, столь невинно. Ребёнок не находит сил сопротивляться, а мальчик прикрывает рот рукавом. Глядит странным взглядом, глухо бормоча совсем не по-господски:
— Нет конечно.
Шаркает метла по каменным плитам, поднимая облачка пыли. Гребни крыш — хребты мертвых Иль’Грандов. А детский голос окрашивает небо в янтарь и виноградное вино под сенью льдисто-серых глаз:
— Персик и слива
безмолвно цветут.
Пышно цветенье -
к исходу близка весна.
Белая дымка –
следы замела она,
И не узнать,
кто жил некогда тут.[2]
[1] За основу взята древнеегипетская игра «Сенет». Правила несколько изменены.
[2] Стихотворение Фумитоки Сугавары, «Собрание китайских и японских песен роэй»
Осенних сто ночей
— Сколько даров прислали в этом году!
— Вы видели свитки? А платья? Украшения? Глаз не оторвать!
Суета царит с раненого утра. Снуют слуги, не присядут. Готовится поместье принимать гостей, угощать щедро, развлекать изысканно, а после шумно и задорно, когда алкоголь разгорячит кровь, а тосты будут взлетать точно стая птиц.
— Госпожа, ваше решение опрометчиво, — предостерегает старая экономка.
Отрывается княгиня от перебирания содержимого шкатулки. Вопрошает с ноткой раздражения:
— Отчего же?
— Юный господин ещё не вступил в возраст. Ему не дозволено покидать поместье без ведома господина и представать пред народом.
Служанки настороженно прислушиваются, готовя одеяния. Пионы соперничают с высокомерными фазанами, камелия опадает на снег срубленными головами,[1] несутся златогривые грифоны по крутым склонам гор.
— Господин будет в гневе.
— Напротив, — грубо возражает княгиня. Грани биксбита на ладони. Прежние серьги ложатся на столик, их место занимает императорский подарок. — Народ должен знать, что господин с ними, пусть он и за сотни лиг от родного дома, самоотверженно сражается под знаменами правителя, — зеркало ловит неприязнь синих глаз, старая экономка покорно опускает взор. — Продолжайте приготовления. Мой сын будет сопровождать Иссу и замещать своего отца.
Она выгибается столь грациозно, царственно, томно. Лоза, беззастенчиво отдавшаяся ветру. Струятся жемчужные нити — русалочьи слезы. Совершенен танец княгини, открывающий торжество при храме. Поводит женщина кленовой ветвью, чьи листья отливаются бронзой, как и её косы. Круг. Первый, второй, третий. Раз за разом ветвь стремится от земли к звездам, символизируя рост Мирового Древа.
— Матушка, я боюсь, — кривит губы княжич.
Гребень в женских руках. Разделяет спутанные пряди серебристых волос, успокаивая.
— Я буду рядом.
Мальчик невольно хихикает, когда княгиня проводит пальцами вдоль его позвонков, отодвинув ворот. Целует сына в шею:
— Моя драгоценность. Не сомневайся в себе.
Скользят высокие платформы по помосту — то степенно ступает Небесный Человек, то ступает Золотая кровь, сменившая наряд. Несет истину Земным, дарует смысл их бренному существованию. Кость тиары украшает гордо подтянутую голову княгини. Золоченая маска с голубой каплей меж алых бровей.
Живительное пламя лампады трепещет в женских ладонях, готовясь дать начало кострам, что соединят бытие и небытие. Протянувшись цепочками вниз по склону холма к берегу моря, укажут духам путь в царство мертвых — в волны, где обитают Змеи морские, близнецы небесных братьев. Рукоплещет толпа, выказывая почтение и восхищение поклонами.
— Восславится Иссу!
— Госпожа нынче превзошла саму себя!
— Пусть молитвы помогут князю вернуться с миром.
Послушники помогают княжичу забраться в паланкин по приставной лесенке. Киноварь решетчатых стен, дымка занавесок. Спит череп на шелках и еловых ветвях в соседнем паланкине. Расписаны стены пеленой грозовых туч, коралловые лилии украшают крышу.
Катится деревянный шарик по лабиринту скоро и быстро, не задевает углов, поспевая в срок. Безукоризненно отбит удар меча, безукоризненно стрела попала в цель.
— Ты справишься, Гор, — убеждает мать.
Чернеет лес. Обступив с обеих сторон, нависает над арками врат, над сверкающей огнями процессией, что степенно спускается по лестнице с холма. Свист ветра в вышине, треск ветвей, стоны стволов. Пушисты еловые лапы. Там дальше домовины кладбища, там дальше цапли бродят по мелководью.
Белесые зрачки мелькают во мраке. Княжич, вздрогнув, оборачивается. Что-то крадется в кустах, следуя за процессией. Представляется мальчику шумным дыханием. Душным запахом, едким и маслянистым, что пленкой обволакивает язык. Отворачивается княжич, зажмурившись. Черная пасть, желтизна клыков. Зверь рядом. Зверь вновь явился. Бьется жилка на шее, набухает, стараясь порвать тонкие бумажные стенки, кличет эхом.
Но гонит образ прочь мальчик. Стискивает кленовую ветвь, врученную матерью. Концентрируется на поступи монахов, на их стройном хоре. Плачет флейта, гулко охают барабаны. Настоятель во главе шествия, Иссу подле него. Капля на виске. Так и хочется смахнуть. Мальчик открывает
