политических кризисов кряду. Это вдохновило оптимистично настроенных московских наблюдателей на поиски возможностей компенсировать неудачи 1921 года (см. с. 27, 53). В августе Брандлера и других лидеров КПГ вызвали в Москву; строились планы переворота, чтобы к осени захватить власть. Но разногласия в области тактики подорвали взаимное доверие. План был загублен, и впоследствии это привело к бесконечным взаимным обвинениям. Изолированное восстание гамбургских коммунистов (23 октября) было легко подавлено. К этому времени во главе правительства встал Штреземан; новое правительство видело свою задачу в восстановлении разрушенной экономики; Сект, глава рейхсвера, очень верил, что Штреземан способен восстановить порядок. Парадоксально, но этот эпизод никак не повредил советско-германским отношениям. И ясно почему: у Секта, который понял, что у него по отношению к немецким коммунистам развязаны руки, были все основания развивать и далее военное сотрудничество с Москвой, Штреземан охотно одобрял эту политику. Советское правительство не могло позволить себе поддерживать коммунистов в Германии (так же, как и в Турции), поскольку ему нужны были эти страны как союзники и партнеры в международной дипломатической игре. Аналогичный урок можно было извлечь из его готовности развивать дружественные отношения с фашистским режимом Муссолини в Италии.
Начало 1924 года было более многообещающим. Приход к власти первого лейбористского правительства привел к тому, что 1 февраля 1924 г. Англия де-юре признала Советский Союз; несколько дней спустя ее примеру последовала Италия. В мае в результате выборов во Франции была сформирована левая коалиция под руководством Эррио. Но из-за мощного противодействия французских держателей русских дореволюционных акций признание СССР Францией затянулось до октября. Летом в Лондоне шли переговоры о новом англо-советском договоре, который должен был заменить торговое соглашение 1921 года. Договор, сопровождаемый обещанием займа, был подписан в Англии, несмотря на жесткое сопротивление со стороны британских финансовых и коммерческих кругов, а также со стороны консервативной партии. В этот момент либералы перестали оказывать поддержку лейбористскому правительству, и оно потерпело поражение в палате общин. Договор не был ратифицирован, и на последовавших вслед за этим выборах консерваторы одержали блестящую победу. Их успеху способствовало также появление как раз накануне выборов «письма Зиновьева» — письма Коминтерна с указаниями Коммунистической партии Великобритании о том, как вести пропаганду, в том числе в вооруженных силах. Письмо явно было фальшивкой. Но его содержание выглядело вполне правдоподобно; его появления было достаточно, чтобы еще больше настроить общественное мнение против СССР и его друзей в Великобритании. Новое консервативное правительство с Остином Чемберленом в качестве министра иностранных дел не прекратило официальных отношений с СССР, но на протяжении всего 1925 года все сделки с СССР были заморожены. Франко-советские переговоры по улаживанию долгов и претензий тоже зашли в тупик.
Тем временем соотношение сил в Европе изменилось в результате того, что в августе 1924 года при дипломатической и финансовой поддержке США был принят «план Дауэса», в соответствии с которым германские обязательства по репарациям должны были выполняться за счет крупного международного займа. Это было началом процесса примирения победителей и побежденных 1918 года. Кульминацией этого процесса стали знаменитые Локарнские договоры, проект которых был обсужден в Локарно в октябре 1925 года и которые 1 декабря торжественно были подписаны в Лондоне. Суть этих договоров состояла во взаимной гарантии соблюдения существовавших в то время западных границ Германии — это было добровольное признание Германией территориальной части Версальского договора, что, правда, не распространялось на восточные границы Германии. Договоры были неодобрительно встречены в Москве, где их рассматривали как доказательство новой западной ориентации в германской внешней политике и как изменение курса, принятого в Рапалло. Более того, в Москве этот шаг был расценен как свидетельство того, что Германия получила обещание о приеме в Лигу Наций и в Совет Лиги. Советское правительство выразило опасение, что Германия как член Лиги Наций будет обязана принимать участие в санкциях, которые Лига будет предпринимать по отношению к СССР. Чтобы успокоить эти страхи, все участники договоров в Локарно подписали декларацию, гласящую, что члена Лиги Наций можно заставить принимать участие в санкциях только «в той степени, в какой это совместимо с его военной ситуацией, и принимая во внимание его географическое положение». На этих условиях 26 сентября Германия наконец вошла в состав Лиги Наций.
Несмотря на заверения в противном, Локарнские договоры совершенно справедливо рассматривались в Москве как попытка реинтегрировать Германию в западный мир, отлучить ее от Советского Союза и изолировать СССР как чуждый элемент в сообществе других государств. Попытка удалась не полностью. Германия, все еще помнящая об унижении 1918 года, осознавала свое более низкое положение среди западных государств и не хотела становиться полностью от них зависимой. Связь с СССР была уже не такой тесной, как во времена, когда Рапалльский договор сблизил два отверженных государства. Но для Германии эта связь оставалась по-прежнему выгодной, в ее отношениях с западными странами она играла роль рычага для урегулирования соотношения сил в Европе. Обе страны объединяло недоверие к Польше. Тайные советско-германские военные приготовления успешно продвигались; рейхсвер стал бы очень возражать, если бы что-либо помешало этому. Экономические связи были выгодны обеим сторонам. В тот самый момент, когда Штреземан вел в Локарно переговоры с Чемберленом и Брианом, в Москве был подписан советско-германский экономический договор, по которому ряд германских банков предоставлял Советам значительные кредиты. Для Советского Союза Германия была самым крупным и самым надежным торговым партнером.
Однако это было не единственным проявлением стремления немцев обрести плацдарм в Восточной Европе. Советское правительство не ограничилось осуждением попыток Великобритании сколотить антисоветскую коалицию; одновременно Советы стремились установить отношения с другими странами, в чьих интересах было помешать плану Великобритании. Но поскольку Советы не хотели принимать на себя никаких военных обязательств и прежде всего были заинтересованы в том, чтобы помешать другим государствам объединиться против них, задача формулировалась следующим образом: обе стороны должны принять взаимные обязательства не принимать участия ни в каких военных или экономических акциях, направленных против одной из них, соблюдать нейтралитет в случае объявления другой стороне войны третьей стороной. В декабре 1925 года исходя из этого принципа был подписан договор с Турцией. Аналогичный по сути договор, но с другой формулировкой был подписан между СССР и Германией 24 апреля 1926 г. Кое-кто из немцев вспоминал о прецеденте — «подстраховочном договоре», который Бисмарк подписал с Россией в 1887 году. Советско-германский договор о нейтралитете и ненападении вызвал на Западе довольно сильное раздражение. Время от времени в отношениях между Москвой и Берлином возникали осложнения. Самое серьезное из них произошло в декабре 1926 года, когда германским
