class="p1">4 ноября в 8 часов утра показалась земля. Это вдохнуло силы в измученных людей, тем более что им не раз обещали, что на любой сколько-нибудь пригодной для жилья земле «Святой Петр» станет на якорь для зимовки.
Конечно, как все остальные, Лорка питал слабую, несбыточную надежду, что каким-то чудом им удалось все же добраться до Камчатки — ведь, в конце концов, верной карты у них не было, а счисления могли быть неточны.
Ветер был встречный, и корабль, практически лишенный управления, все никак не мог подойти ближе к далекому миражу. Наконец, уже в сумерках, все же собралось достаточно людей, чтобы поставить паруса. Однако ветер переменился и усилился, и в течение ночи пришлось лавировать, чтобы в темноте не наскочить на прибрежные скалы.
Утром оказалось, что все главные снасти по правому борту лопнули. Ванты на грот-стеньге[26] также разорвались с правой стороны, почему пришлось убрать грот-марс и грот-рею, чтобы не потерять грот-мачты.
Глядя на обрывки снастей и беспомощно хлопающий на ветру парус, Лорка обреченно подумал: «Это конец».
Должно быть, так думали и остальные, поскольку, побросав работу, опускались прямо на палубу и плакали.
Отец, передав штурвал Эйзенбергу, вместе с Хитрово и Овцыным ушел с палубы. Должно быть, к Берингу.
Наконец они вернулись, и отец громким голосом крикнул, чтобы услышали все, включая лежащих в кубрике больных:
— Курс на берег! Готовимся к высадке на зимовку!
С большим трудом удалось развернуть беспомощно кружившийся на воде корабль, направив его к берегу. Бросили лот. Глубина оказалась тридцать семь сажен. Из-за того, что удалось поставить только два небольших паруса, корабль полз к берегу, как улитка. Спустя несколько часов бросили лот. Глубина оказалась двенадцать сажен, и отец отдал приказ бросить якорь.
Ровно через час, в 6 часов вечера, якорный канат как раз позади клюзов лопнул. Точно сорвавшись с цепи, «Святой Петр», влекомый сильной волной, понесся прямо на каменный риф.
— Лот! — кричал отец.
Лорке казалось, что днище «Святого Петра» царапает подводные камни.
— Пять сажен! — откликнулся Овцын.
— Бросай второй якорь!
Второй якорь едва бросили, как канат тоже разорвался.
— Пресвятая Богородица! Молитесь, братцы! — заорал кто-то дурным голосом.
Волны несли корабль прямо на риф, а повернуть его не было ни времени, ни сил. Лорку отбросило к мачте, что-то хрустнуло и впилось ему в кожу прямо под сердцем.
Накреняясь под ударившей в борт волной, «Святой Петр» надсадно затрещал по всем швам… и вдруг выпрямился.
Зажмурившийся Лорка осторожно открыл глаза. Огромная волна, перебросившая «Святого Петра» через риф, точно игрушечную лодочку, накатила на берег и разбилась в пену.
Корабль оказался в узенькой, зажатой между двумя грядами скал бухточке с ровным песчаным берегом.
— Лот! — снова раздался крик отца.
— Пять сажен!
— Третий якорь за борт!
Последний — другого у «Святого Петра» не было.
Якорь с тихим плеском ушел в воду, и Лорка кожей ощутил, как корабль, точно живой, дрогнул всем своим огромным телом и, испустив глубокий, надсадный скрип, встал.
После сумасшедшей качки, рева волн, ужаса и отчаяния наступила глубокая, всепоглощающая тишина.
И в этой тишине Лорка увидел, как все, кто был на палубе, один за другим опускаются на колени. Какая-то неведомая сила бросила на колени и его. Вслед за остальными губы его зашевелились, сами собой шепча молитву.
Когда же он наконец поднялся, растирая саднящую грудь, из-за пазухи выпал оберег Эмемкута, о котором Лорка совсем призабыл за время плавания. Костяные птицы неслись куда-то, вытянув шеи. Их осталось только две: как Лорка ни искал вокруг мачты отломившийся костяной кусочек, одна гагара исчезла.
Глава 8
Земля
При свете дня стало ясно, насколько им повезло. «Святой Петр» бросил якорь на чистом песчаном грунте примерно в трехстах саженях от берега. Со всех сторон бухту окружали высокие угрюмые скалы, остальное побережье на расстоянии полумили было сплошь усеяно рифами, а вход в бухту был воистину невозможен, — рифы шли вокруг бухты полукругом, точно волнорез, отмеченные пенными бурунами волн. Несмотря на истовое желание поскорее ступить на землю, люди были настолько измучены, что лодку удалось спустить только к полудню.
На этот раз отец сам приказал Лорке сойти на берег вместе с ним самим и Стеллером, — высохший, как сушеная сельдь, закутанный по брови немец, против обыкновения, даже его не поприветствовал.
Они гребли попеременно, пока лодка не ткнулась в песок. После долгих месяцев плавания земля, казалось, кружилась и дыбилась под ногами.
На песке и ржавых скалах лежал снег. Неподалеку с гор, — о чудо! — стекала небольшая речка. Но никакого леса (а значит, никакого топлива) вокруг не было видно.
— Или замерзнем — или кораблем топить будем, — мрачно сказал Стеллер.
— Что? — взревел отец, чуть не схватив за грудки бесцеремонного адъюнкта. — Моим кораблем?
Потом он с отчаянием огляделся и тише добавил:
— Не дам корабль. Плавник наверняка есть. Или лес — там, за скалами. Божьей помощью продержимся.
Но Лорка отчетливо видел на его лице отчаяние.
Увязая в песке, они побрели к реке. Из году в год прорывая себе новое устье, речка избороздила побережье небольшими холмами и ямами. Стеллер заглянул в одну из них:
— Сухо. Можно покрыть парусами и больных сюда перевезти.
Отец, тяжело вздохнув, кивнул, хотя даже Лорка понимал, что после этого паруса вряд ли можно будет поставить обратно.
Наполнив водой из речки два привезенных с собой бочонка, поплелись обратно — ранние ноябрьские сумерки уже сгущались. У самой лодки Стеллер немного поотстал, дожидаясь Лорку, а потом, наклоняясь к самому его уху, тихо сказал:
— Помнишь ли, Лаврентий Ксаверьевич, как весною мы с тобой к камчадалам ходили? Одна старуха нам сказала, что путь наш закончится в месяц крапивы. Месяц крапивы у камчадалов — ноябрь, и все это время я загадывал: сбудутся ли ее предсказания? Надо сказать, слова ее, хоть и пустые, много помогли мне в кротком перенесении наших несчастий с надеждой, что к ноябрю мы непременно воротимся. Ан нет! Не ошиблась старуха, но и правда ее оказалась лукавою…
На следующий день все, кто хоть сколько-то мог держаться на ногах, начали перевозить на берег инструменты, провиант и копать землянки. Два дня ужасного, каторжного труда в холодной грязи едва не подкосили оставшихся. Лорку отец приставил жечь костры из найденного под снегом плавника, чтобы люди могли обогреться и выпить хоть кружку кипятку. Ночевали тут же, у костров, вповалку. Несмотря на то, что на «Святом Петре» было теплее, в кубрик, — в «этот ад смердящий», как
