ещё? Катапультироваться на такой высоте и на такой скорости — что по тонкому льду на озёрах ходить… Чуть зевнул, и прощайте навеки. И вообще…
Что "вообще", додумывать не стал — ничего хорошего для него впереди не вырисовывалось. Велел вызвать полкового врача, осматривавшего экипажи перед полётами.
— Что будем делать? — напомнил истребитель.
Надо было принимать решение, откладывать больше некуда. И Селивёрстов его принял:
— Передний 406-го? Остыл?.. Как слышишь?
— Хорошо слышу, — ответил Зимин безрадостно.
— Тогда слушай внимательно…
А сам все не говорил, все ещё на что-то надеялся. Знал: чудес вообще-то не бывает. Но в авиации — только в авиации! — всё же случаются. Любого старослужащего спроси…
— Ну? — подтолкнул Зимин.
— Слушаешь, значит?
— Ну, чего вы тянете, как нищего за х..!
— А то тяну, что побыл бы ты на моём месте!.. Сопляк.
— Согласен поменяться.
— Ладно тебе, Саша, извини…
— И вы, тоже.
— Хорошо. Разверни "телегу" на северо-восток, и дуй с этим курсом по прямой. Подойдёшь к безлюдному району, покидай вагон! Как понял?
— Вас понял: катапультироваться за посёлками, — ответил Зимин дрогнувшим голосом. — А как же передний?..
— Выполняй, Сашка, приказ, понял! — рявкнул командир полка в микрофон. — Говорил же тебе!.. Чем слушал?.. — И тут же переменил тон: — Что же мне теперь из-за него — и вас гробануть?!
— Понял, беру курс! — ответил Зимин, почувствовав, как дрожат ноги. Вон, какой оборот приняло дело! Им — прыгать, а Русанову — дальше одному, уже в "чёрном" вагоне. Билет уже куплен…
Не верилось, что больше никогда не увидятся. И всё ещё не понимая, что могло с лётчиком произойти, Зимин опять переключился на внутреннюю связь и принялся звать:
— Лё-шка-а!.. Что с тобой, очнись! Лё-шка-а-а! Кома-н-ди-р!.. Через 5 минут — покинем самолёт!..
Русанов молчал.
Зимин передал приказ радисту:
— Серёга! Командир полка…
— Знаю, слыхал. А как же лётчик?..
— Ты же слышал: не отзывается. Приказано прыгать, понял!
— Понял. А может, ещё походим?.. Горючее есть.
— Хорошо, ещё 5 минут. А потом — приготовиться, и… по моей команде. Понял?
— Понял. А как же командир? Вдруг он живой.
— Да что ты заладил!.. — озлился Зимин, ощущая в глубине души и свою вину за случившееся: "Поздно поговорил, раньше надо было!" И закричал на радиста: — Не хочешь жить — оставайся и ты с ним! Что я могу?!.
— Я понимаю теперь командира полка…
— Послушай, Серега! Не испытывай судьбу — отвернётся! Кто намечен, тому уже… Ладно, хватит! Прыгаешь или нет?!
— Слушаюсь, — глухо отозвался радист и замолк.
Оба понимали, что произойдёт.
Радисту нужно вывалиться вниз, через люк, который закрыт пока под его ногами тяжёлой прямоугольной плитой. Наружная часть плиты является в полёте продолжением фюзеляжа. Чтобы эту плиту отодвинуть для прыжка вниз, есть специальное устройство с гидравлическими штоками по бокам. На земле, когда встречного потока воздуха нет, радист легко отодвигает плиту вниз. Открывает маленьким вентилем воздушную систему и подаёт к выдвижным штокам давление в 2 атмосферы. Штоки отодвигают плиту наружу, чтобы радист мог выйти из кабины на землю. Есть и наружное управление этими штоками — от кнопки в фюзеляже. Когда радист приходит утром на аэродром, он открывает на фюзеляже крохотный лючок, нажимает на кнопку, чтобы пустить сжатый воздух в штоки, и те выдвинут плиту наружу. А вот, если радисту потребуется открыть входной люк в полёте, чтобы выпрыгнуть из кабины, тогда малого давления в воздушной системе недостаточно. Поэтому в кабине есть ещё один воздушный вентиль — аварийный. От него к штокам подаётся давление в 80 атмосфер. Плита резко преодолевает встречный поток воздуха, выходит наружу и делает перед вываливающимся телом радиста как бы заградительный щит, который спасает его от удара встречной струи. Удар этот таков, что может разорвать до ушей рот, раскрытый по забывчивости, если радист прыгает без кислородной маски, когда высота небольшая. А может сломать и позвоночник, как хрупкую веточку. Но этого не случается из-за стальной плиты, которая принимает на себя первый удар и загораживает собою тело человека. Ниже плиты удар воздушного вихря уже мягче. И радист, не теряя сознания, открывает свой парашют.
Для открытия люка, после заруливания самолёта на стоянку, радисты пользуются обычным вентилем. Это происходит ежедневно, поэтому вентиль смонтирован в кабине почти перед лицом радиста. Он к нему привыкает, как к ручкам в дверях жилых помещений. Сел в кабину — правая рука сразу к вентилю, и кабина закрыта. Прилетел с задания, зарулили — опять правая рука к вентилю, и можно вылезать. Аварийный же вентиль окрашен в красный цвет и расположен внизу, около правой ноги радиста. Он не мозолит глаза, и потому радист не может открыть его по ошибке. Ошибка такая страшна в полёте тем, что плита выдвигается из кабины мгновенно. И самолёт, как от огромного руля глубины, словно споткнётся на полном ходу. Затем получит резкий пикирующий момент, из которого его может выхватить только опытный лётчик с мгновенной реакцией. В первую секунду, чтобы преодолеть силу пикирующего момента, ему надо будет потянуть штурвал на себя с усилием в 75 килограммов. Во вторую — с силою в 225 килограммов. А в третью — он уже не вытянет: усилие, необходимое для перевода самолёта в режим горизонтального полёта, будет за пределами человеческих возможностей. 75, 300 килограммов — это ещё возможно. Удержал, отрегулировал нагрузку триммером на руле глубины — и лети с открытым люком. Можно даже на посадку зайти и сесть, чтобы выгнать затем такого радиста из кабины и авиации навсегда: летать с олухом никто уже не захочет. Лучше войти один раз к тигру в клетку и выскочить, чем жить в ежедневном напряжении оттого, что радист ещё раз может пошутить твоей судьбой. Вдруг зазеваешься, и не успеешь!.. Самолёт отвесно, как камень, пойдёт вниз, наберёт огромную скорость, на которой никому уже не выпрыгнуть, не пошевелиться, и врежется в землю. Удар будет таким, что не останется даже крупных обломков — всё разлетится от взрыва на мелкие кусочки. Если же падение придётся в болото, сплющенный остов самолёта уйдёт вглубь торфа метров на 20. Страшная смерть.
Вот о чём думали Зимин и Диких. Если бы Русанов покидал самолёт тоже, он как лётчик дал бы им команду приготовиться. И приготовился бы к клевку и сам, удерживая штурвал обеими руками заранее. Первым прыгнул бы радист, затем — штурман, и последним — пилот. Пусть после него машина падает хоть в торф, хоть в скалы. Но теперь лётчик находился без сознания и, стало быть, выводить машину из отвесного пикирования будет
