как ей отказать?
Открываю дверцу машины. Пейо впихивает свою крупную тушу на пассажирское сиденье, пока Нин пристегивается ремнем безопасности на заднем.
– Куда мы едем? – спрашиваю я.
– По прямой до Преша́ка, – ворчит он, отвернувшись к окну.
Дорога красива. Цветущие деревни. Каменные мосты. Густые кроны, сквозь которые пробиваются лучи солнца. Спокойные коровы. Подсолнухи с тяжелыми головами и темными сердцевинами.
Я смотрю в зеркало заднего вида. Сидя неподвижно, Нин, такая маленькая, что ее голова находится почти вровень с окном, сосредоточенно разглядывает пейзаж, в одной руке сжимая пластиковую коробку, а в другой – пакет с угощением, который я ей дала. В светлых глазах отражаются плывущие облака. О чем она думает?
Между мной и Пейо ледяное молчание, физически осязаемая неловкость. Мне стыдно за свой вчерашний срыв. Я вышла из себя. Стресс, усталость… Ощущение, что я не на своем месте. Что меня все и повсюду осуждают. Я на пределе. А он? Я снова вижу его ладонь, с которой стекает соус и плоть улиток. «В этом нет души!» Я сжимаю зубы. Делаю глубокий вдох. Взываю к щебету чирков и синиц. Даю задний ход. Я готова извиниться, признать свои ошибки.
– По поводу вчерашнего…
Мой голос какой-то хриплый. Я откашливаюсь.
– Мне… мне очень жаль.
Быстрый взгляд на Пейо. Прямой, словно палку проглотил, молния куртки застегнута до самого горла, глаза не отрываются от дороги. Непрошибаемый.
– Я должна была поговорить с тобой, я…
Я что? Слова не идут. Жду, что он оживится и тоже попросит прощения: «Не страшно, Лиз, не будем больше об этом говорить».
Он не произносит ни слова. Потом бросает:
– Здесь налево.
Я резко выворачиваю руль, так что Нин с ее улиткой едва не слетают с сиденья. Малышка громко смеется. Перед нами каменистая тропа. В конце ее – ворота, за ними двор, где дремлет старенький трактор. Три маленькие черные курицы клюют что-то, бродя на воле. Я выключаю двигатель.
Бородатый старик в дырявом рабочем комбинезоне рассматривает нас с порога каменного дома.
– Пейо… – приветствует он, поднеся палец к кепке.
– Маж, – отвечает тот и пожимает старику руку. – Вон та малышка хотела посмотреть на улиток, – добавляет он, подбородком указывая на Нин.
Лицо старика расплывается в беззубой улыбке.
– Кто это у тебя там? – спрашивает он, указывая на ее коробочку.
– Мсье Гри.
Она произнесла это с предельной серьезностью, как один специалист по улиткам, обращающийся к другому. В ее голосе звучит гордость. Некоторые дети бывают более взрослыми, чем те взрослые, которыми они станут.
Старый Маж понимающе кивает. Мы безропотно следуем за ним. Молчаливое шествие огибает ферму под встревоженное куриное кудахтанье. Троица неуклюжих гусей срочно бежит в укрытие за грядкой с помидорной рассадой. Рядом с полем, где пасется корова, виднеется загон, в котором угадывается силуэт изгвазданной в грязи жирной свиньи. Я сдерживаюсь, чтобы не показывать Нин пальцем на каждое животное, как в зоопарке. Она здесь не за этим. Прижав свою коробочку к груди, она ни на шаг не отстает от старого крестьянина. А он идет медленно в измазанных землей башмаках. Процессию замыкает бдительная псина.
Маж останавливается перед узким амбаром. На фасаде нарисована улитка. Под ней надпись полустертыми буквами: «Улиточная ферма». Позади – заросшая дикими травами лужайка, окруженная низкой изгородью. Длинную грядку пересекают три деревянные перекладины, на которые положены доски. Самодельная конструкция, образующая вереницу маленьких деревянных отсеков. А на этих импровизированных домиках – раковины. Тысячи слипшихся улиток.
– Все они братцы и сестрицы мсье Гри, – говорит фермер, прикуривая самокрутку.
Малышка застывает, онемев. Чего она ожидала? Ее не верящий взгляд скользит по деревянным клетушкам.
Пейо следит за ее реакцией. В его глазах взволнованное нетерпение. Меня потрясает выражение его лица. Я осознаю, как сильно он привязался к девочке за эти несколько недель.
Видя, что сама она не осмеливается, он мягко берет ее за руку и ведет к лужайке. Вместе они перебираются через изгородь, аккуратно стараясь ее не задеть. Пейо поглаживает пальцем одну из раковин. Нин следует его примеру.
– Страна улиток… – шепчет она, совершенно очарованная.
Мсье Маж запускает руку в чан, достает оттуда горсть опилок, которыми посыпает улиток.
– Пора обедать… – бормочет он.
Нин наблюдает за каждым его движением. Мир для нее прост: ты живешь, умираешь, попадаешь на небо и становишься улиткой. Эти маленькие создания – ангелы, упавшие с облаков. А лужайка мсье Мажа – закулисье рая.
Медленно, очень медленно она наклоняется к ним. Вокруг нас разливается дальний перезвон овечьих колокольчиков. Мычание коров. Свист ветра в ветвях. И трепыхание бантиков на хвостиках Нин.
Я не смею шевельнуться, не решаюсь даже войти внутрь из страха по неосторожности раздавить улитку. А Мажа, кажется, подобные соображения не волнуют: его башмаки вроде как инстинктивно минуют питомцев. Ритмичное потрескивание электрической загородки свидетельствует, что любая попытка побега будет столь же самонадеянной, сколь и тщетной. Я улыбаюсь, представив себе, как эти сверхмедлительные создания могут попробовать дать деру. Старый крестьянин, очевидно, прочел мои мысли.
– Не думайте, что это лишнее… Стоит одной из них подать сигнал, и дело пропало, их же здесь двести тысяч. Двадцать пять сантиметров в минуту выдают самые шустрые, но если нужно переловить всех, то придется ох как побегать!
Говоря это, он делает шаг назад, сопровождая слова взмахом руки. Хруст. Под башмаком оказалась жертва. Интересно, улитки немые? Кричат ли они от боли, когда на них наступают? Предупреждают ли других о своей беде, прежде чем впасть в медленную агонию, задыхаясь в своей раздавленной раковине?
– Конечно, мне прям ножом по сердцу, ежели я кого из них раздавлю, – говорит Маж. – Но я не привязываюсь к ним так же, как, скажем, к кроликам. Вообще-то они мне больше нравятся в моей тарелке.
Пейо хмурит брови, веля ему замолчать. Страж легенд о Санта-Клаусе и о Зубной фее, он охраняет фантазии малышки. Но Нин ничего не замечает, уйдя в созерцание коричневых отсветов на раковинах греющихся под солнцем улиток.
Маж берет одну из них и рассматривает, прикрыв один глаз.
– Вот такие гро-гри, они самые лучшие. У них мясо вкуснее. Здесь все дело в опилках, на которых они спят. Нельзя брать что попало, иначе вкус изменится, и тогда…
Пейо бросает взгляд на меня.
Нин достает из кармана страницу, вырванную из книги, которую я ей подарила. На ней изображения десятков разноцветных улиток. Счастливая картинка, обещанный рай. Ничто не потеряно, если можно смотреть на мир ее глазами.
– Симпатичная у тебя картинка, – говорит Маж.
– Это демуазели.
– У меня таких нет, здесь только гро-гри – «большие серые». Демуазелей не едят, они…
– Маж! – прерывает его Пейо.
Нин разочарована. Несколько капель дождя падают на ее личико. Она снова складывает страницу, чтобы не порвать ее.
– Пора ехать, – роняю я.
Пейо берет малышку на руки, чтобы перенести через изгородь, и мы пускаемся в обратный путь. Когда мы добираемся до середины поля, луч солнца пробивается сквозь тучи, образуя в завесе дождя великолепную радугу. Мы в стране чудес. Мы очутились в сказке.
– Вон там! – внезапно кричит Нин.
От неожиданности мы все поднимаем головы. Над нами возвышается дуб. А на ветвях этого дуба – сотни разноцветных раковин в перламутровых разводах.
– Демуазели! – восклицает Нин.
– Быть того не может, – отвечает Маж, и тут же: – Господи, поверить не могу!
Старый крестьянин в жизни не видел демуазелей на своей земле. И в окрестностях тоже. Слово специалиста по разведению улиток. Однако сейчас прямо у него перед глазами на этом дереве спряталось больше демуазелей, чем вишен – на вишневом.
Нин улыбается. Дождь прекратился. Она мягко берет мою руку и руку Пейо.
– Не шевелитесь… – велит она своим звонким голоском.
И осторожно опускает в наши сведенные ладони разноцветную улитку.
Бальтазар
Времени на поиски у меня ушло немного. Вот и каменный дом на обочине длинной дороги, ведущей к мосту, что нависает над спокойным потоком. Вокруг лес. На фасаде лишь одно окно, доступное взгляду прохожего. Я приставил ладони к внешним уголкам глаз
