звезды обязаны ночи.
Выдра чуть сильнее прижимает к себе детеныша. Ни за что на свете я бы не пожелала себе иного детства. Детства, сотканного из светотени, которое сделало меня такой, какая я есть. И сегодня я наконец готова принять себя такой, какая есть. Женщина, побитая жизнью, но стоящая на ногах. И готовая встретить то, что ее ждет.
26
Когда я возвращаюсь, в синем доме вовсю кипит жизнь. Леония и Августина уже тут как тут и искренне радуются моим теплым круассанам.
– А вы ранние пташки! – замечаю я, подвигая себе стул. – Гвен еще спит?
– Они с Нин отправились в ресторан, – отвечает Роза.
Так рано?
Замерев с ложкой в руке, Августина разглядывает бархатистый купол на своей тарелке.
– И как я должна это есть? – спрашивает она, косясь на сестру, – беспокоится, как бы в очередной раз не попасть впросак, нарушив правила приличия.
Леония долго рассматривает пирожное. Оранжевое полушарие в оправе из черных шоколадных жемчужин, на вершине которого возлежит половинка обжаренного абрикоса с сахарным цветочком и шоколадной веточкой. Шедевр гурманства.
Я бросаю взгляд на картонную коробку, стоящую на столе. Тоже беру ложку и погружаю ее в десерт. Абрикосовое желе, миндальный мусс и лимонный бисквит в идеальном сочетании. Не слишком сладко, не слишком горько. Очень, очень неплохо!
– В какой кондитерской вы нашли это чудо?
Ложка Августины обрушивается на купол, вскрывая сердцевину из мусса, бисквита и абрикоса.
– Я нашла его не в кондитерской, – отвечает она с набитым ртом. – А в нашем холодильнике.
Бальтазар
Стук в стекло.
– Молодой человек, вы меня слышите?
Я открыл один глаз. Дотронулся до головы. Боль ввинчивалась в оба виска. Я пытался вспомнить, где я. Тщетно.
Дверца открылась, показался мужчина в берете, лицо встревоженное. Он помог мне выбраться из машины.
– Ну, старина, похоже, прямо в яблочко! – воскликнул мой спаситель, беря меня под мышки и ставя на ноги.
Я бросил взгляд на платан. Он выдержал удар лучше, чем папашина колымага. Дьявол меня дери, это ж сколько мне придется выложить!
Он поддерживал меня всю дорогу до своей машины, зеленого грузовичка, из которого торчали грабли и ветки. Солнце стояло высоко в небе. Я подумал, сколько же я здесь провалялся. Увидел в стекле свое отражение: лоб в крови, видок как у покойника.
Старик жил неподалеку. Пока мы ехали, я понемногу приходил в себя.
– Ты везунчик, парень, – сказал он мне, протягивая лед, обернутый в тряпицу. – И куда ты так мчался?
Я пожал плечами. Приложил компресс ко лбу, скривился от боли.
– Небось девчонка замешана, а?
Выглядел он жизнерадостно. И горел желанием поболтать. По всей видимости, был счастлив, что ему перепал шанс пообщаться. Когда он наливал мне кофе, я заметил, какие у него огрубевшие руки и черные ногти. От него пахло скошенной травой.
Сработала ли моя уверенность, что я никогда больше его не увижу? Или, «поцеловавшись» с платаном, я понял, что надеяться мне не на что? Понятия не имею. Как бы то ни было, я выложил ему все. Про казино. Про отца. Про газету. Про маркизу…
– Маркиза де ла Винь? Это про нее ты хочешь написать статью? – спросил он, внезапно посмурнев.
Я кивнул. И продолжил. Дождь. Роми. Зебра. Фейерверк. Ребенок. Мое влюбленное сердце. Разбитое сердце. Сердце, разодранное в клочья. Он лишь покачивал головой. Время от времени наливал себе стаканчик, вставляя в мой рассказ «ну надо же» или сокрушенный вздох. Когда я добрался до платана, он уже не казался мрачным. Скорее, он был разочарован моим фиаско. Старик тоже любил хеппи-энды.
– И что ты собираешься делать? – бросил он, нахмурившись.
Я вздохнул.
– Для начала починить отцовскую машину. А дальше…
Я неопределенно махнул рукой, уставившись в пустоту. У меня не было ни единой мысли.
– Вилла… – начал он.
Я тут же смекнул, что его просто распирает от желания что-то мне рассказать. Заинтригованный, я поднял на него глаза. Он прочистил горло.
– Это ведь я ухаживаю за тамошним садом зимой.
Я дернулся, словно в меня угодила молния.
– Вы – садовник на вилле? – вскричал я, вытаращив глаза.
Так вот чем объяснялось его присутствие на ведущей туда дороге.
– Значит, вы знаете маркизу! Где я могу ее найти?
Он подлил себе кофе. Явно избегая смотреть на меня. Уже корил себя за то, что проболтался.
– Пожалуйста… – взмолился я.
– Я не должен…
– Я никому не скажу! Клянусь!
Солнце наконец взошло. В моей душе снова запели птицы. После долгих недель хаоса забрезжила надежда.
– Она живет в Шероте. В доме с синими ставнями. Но я тебе ничего не говорил, понял?
Садовник-романтик улыбнулся и, прежде чем мы расстались, взял с меня обещание потом все ему рассказать.
27
Я толкаю створчатую дверь. На кухне, ловко огибая мебель, Гвен и Базилио гоняются друг за другом – нос в муке, на лбу следы шоколада. Базилио оторвали от мытья посуды, чему доказательство длинные резиновые перчатки, еще покрытые пеной, которые он не успел снять.
– Привет, – бросаю я, чувствуя себя лишней.
Лицо Базилио застывает под россыпью веснушек. Гвен дарит мне одну из своих невероятных улыбок, секретом которых владеет она одна. На ней джинсовая рубашка с закатанными рукавами, которая очень идет к ее светлым глазам. А на предплечье – ласточка, которая приветствует меня помахиванием крыльев.
– Привет, Лиз! Это для меня? – спрашивает она, указывая на пакет с шариками из заварного теста у меня в руке.
– Нет, для Нин.
– Она в огороде с Пейо.
Тень смущения мелькает в ее глазах, когда она произносит его имя. Базилио разглядывает свои ступни, будто видит их впервые.
Я колеблюсь.
– Мне очень жаль, что вчера так вышло… Я…
Она отметает мои извинения взмахом руки.
– Как… Чем же все закончилось?
Гвен не старается ничего приукрасить. Они сделали что смогли. Некоторым клиентам не хватило времени на десерт, но мясо и омары имели успех.
– Я сделала им скидку в качестве компенсации, – объясняет она. – А еще им очень понравились мадлены[8].
– Мадлены?
Базилио краснеет.
– Я испек… такие…
Нельзя его подгонять.
– Маленький пакетик для каждого.
– Спасибо, – бормочу я.
Я проклинаю себя, зная, что это ничего не меняет. Слишком поздно. Я их бросила. По всей видимости, они старались изо всех сил, но этого недостаточно. Недостаточно для ужина патрона. Недостаточно, чтобы изменить представление обо мне на страницах Paris Match.
– Пойду поболтаю с Нин.
Я обхожу дом, направляясь к огороду. Малышка кидается в мои объятья и всем своим весом – не больше перышка – ложится мне на грудь, даря тепло и успокоение. Ее тонкие волосы пахнут флёрдоранжем. Я щиплю ее за нос, как это делают старые тетушки, и заявляю, что сейчас этот носик у нее украду. Малышка, завороженная моим спектаклем, заходится от смеха. В пальчиках у нее пластиковая коробочка с улиткой.
– Как себя чувствует мсье Гри?
Нин напускает на себя очень серьезный вид, поправляя листок салата рядом с питомцем. Она привязалась к нему больше, чем я могла себе представить. Каждое утро начинается с аврала, когда требуется достать улитку с потолка в комнате малышки, потому что Нин отказывается закрывать мсье Гри в коробке. Она испытывает безмерное восхищение по отношению к этому существу. Я подарила ей книгу с фотографиями улиток, и она повсюду таскает ее с собой.
Появляется Пейо с мотошлемом в руке. При виде меня он сразу замыкается.
– Ну, забирайся! – бросает он Нин, указывая на свой мотоцикл.
– На мотоцикл? – удивляюсь я.
Пейо демонстративно вздыхает.
– «На мотоцикл», а что? – передразнивает он меня, скорчив смешную гримасу.
Словно в ответ на мое замечание ему на лоб падает капля дождя. Нин протягивает коробочку к небу.
– Эй, мсье Гри, это для тебя! – восклицает она с радостной мордашкой. – Лиз, ты поедешь с нами? У Пейо для меня какой-то сюрприз.
Я бросаю взгляд на этого брюзгу, который старательно прячет глаза. Собираюсь отказаться от приглашения. Передумываю. У малышки такое милое личико, такие огромные глаза, ну
