мере, по мнению Достоевского) его собственная игромания, возможно, подтолкнула Суслову к связи с Сальвадором. Детали здесь менее важны, чем психология. Какова бы ни была точная хронология, бесспорным фактом является то, что Достоевский, якобы бросившийся со всех ног в Париж к Аполлинарии, нашел время, чтобы по пути остановиться в Висбадене и провести четыре дня за игровым столом. Также бесспорный факт ее письмо к нему со словами: «Ты немножко опоздал приехать», поскольку она нашла себе нового любовника, в то время как, если верить Достоевскому, за две недели до этого она писала, что горячо любит его[57]. Независимо от того, предотвратил бы более ранний приезд Достоевского в Париж измену Сусловой или нет (наверняка не предотвратил бы), трудно себе представить, что он сам в какой-то мере не считал себя виноватым в таком обороте событий. Если это так, ассоциация (как в его голове, так и в романе) между игрой и отказом от любви женщины вполне понятна.
Прозаическая любовь: антиапофактический взгляд
Что же касается двойничества, то хотя Алексей и де Грие играют в романе похожие роли (любовник и приживальщик), гораздо более убедительным и более трудным для понимания кандидатом на роль двойника Алексея представляется мистер Астлей. Между этими двумя персонажами присутствует как поверхностная (фонетическое сходство их имен), так и глубинная связь; они дополняют друг друга на нескольких уровнях. Достоевский вводит мистера Астлея в ключевых моментах повествования Алексея, нарочно располагая этих двух героев так, чтобы подчеркнуть их взаимосвязь. Мы узнаем, что Алексей впервые встретил мистера Астлея в вагоне, где они сидели друг против друга [Достоевский 1972а: 210]. Иногда мистер Астлей кажется не вполне материальным; он следует за Алексеем как тень и обладает способностью появляться из ниоткуда:
На местах отдыха, в воксале, на музыке или пред фонтаном он уже непременно останавливается где-нибудь недалеко от нашей скамейки, и где бы мы ни были: в парке ли, в лесу ли, или на Шлангенберге, – стоит только вскинуть глазами, посмотреть кругом, и непременно где-нибудь, или на ближайшей тропинке, или из-за куста, покажется уголок мистера Астлея [Достоевский 1972а: 222].
Мистер Астлей кажется лишенным физических желаний. Подобно Алексею, он влюблен в Полину, но, в отличие от него, застенчив [Достоевский 1972а: 213] и «болезненно» целомудрен [Достоевский 1972а: 222]. Алексей выбирает мистера Астлея в секунданты, когда замышляет дуэль с де Грие [Достоевский 1972а: 242]. Доброта, уравновешенность и способность к самоограничению мистера Астлея – как раз те качества, которых недостает Алексею. Мистер Астлей – праведник, который не играет [Достоевский 1972а: 224]. На протяжении всего романа он служит Алексею как бы голосом совести. Алексей чувствует себя обязанным доверять ему свои самые сокровенные тайны: «…странно, вдруг, теперь, только что он уселся и уставился на меня своим пристальным оловянным взглядом, во мне, неизвестно почему, явилась охота рассказать ему всё, то есть всю мою любовь и со всеми ее оттенками» [Достоевский 1972а: 244–245]. Мистер Астлей увещевает Алексея не распространять сплетен (для рассказчика в романе Достоевского это, разумеется, непосильная задача) и защищает Полину и ее честь на всем протяжении романа. В ночь, когда Полина отдается Алексею, она решает ие обращаться за убежищем к мистеру Астлею, который, как предполагается (и он говорит это сам), не воспользовался бы ее смятением чувств, как Алексей [Достоевский 1972а: 299]. Именно о мистере Астлее думает и говорит Полина в тот момент, когда они с Алексеем, оставшись наедине в его комнате, обмениваются страстными взглядами, которые вскоре сменятся ласками: «“Ты меня любишь… любишь… будешь любить?” Я не сводил с нее глаз; я еще никогда не видал ее в этих припадках нежности и любви; правда, это, конечно, был бред, но… заметив мой страстный взгляд, она вдруг начинала лукаво улыбаться; ни с того ни с сего она вдруг заговаривала о мистере Астлее» [Достоевский 1972а: 297]. Мистер Астлей парадоксален: повествователем в романе выступает Алексей, а тайны всех и каждого знает он. Короче говоря, мистер Астлей – это двойник Алексея. Если Алексея можно определить как «плохое “Я” рассказчика», то мистер Астлей – это «хорошее “Я” рассказчика». Решение Достоевского наделить повествователя в этом романе двойником заслуживает особого внимания. Его наиболее известные двойники – г-н Голядкин-младший («Двойник»), Свидригайлов («Преступление и наказание»), одержимые бесами в «Бесах», черт Ивана Карамазова и т. д. – появляются в повествованиях от третьего лица; а его наиболее знаменитые рассказчики от первого лица (например, Человек из подполья, смешной человек и рассказчик в «Кроткой») одиноки.
При этом связь между мистером Астлеем и Алексеем имеет много аспектов. Ее «этнопсихологическому» аспекту посвящен анализ Джозефа Франка. Рассматривая связь между игрой Достоевского и его творчеством, Франк пишет:
Каждый раз, когда он проигрывал, он возвращался к работе с новыми силами и решимостью; дело выглядело так, будто, доказав себе, что он слишком русский, чтобы выигрывать на рулетке, он решал воплотить в жизнь свое убеждение, что русские должны приучаться к дисциплине через труд. Таким образом, личность Достоевского можно рассматривать как сочетание Алексея и мистера Астлея: он надеялся, что когда-нибудь в будущем русский характер сможет соединить эти две крайности воедино более гармонично, чем ему удавалось до сих пор [Frank 1995: 84–85].
Эту мечту Достоевский пронес через всю свою жизнь, хотя в его романах больше говорится о противоречиях, чем о гармонии. Любопытно, что мистер Астлей является исключением среди иностранцев, которые у Достоевского почти непременно выставляются в негативном ключе; согласно Малькольму Джонсу, «он – единственный положительно изображенный сколько-нибудь заметный иностранец во всем творческом наследии Достоевского» [Jones 2002:41]. Джонс, проведя наиболее полный и убедительный на сегодняшний день анализ роли мистера Астлея в романе, указывает на разнообразные литературные источники этого образа, содержащиеся в произведениях Жорж Санд, Диккенса и Гаскелл, а также отмечает частоту его появлений в романе – эпизодических, но принципиально важных. «Он появляется в пятнадцати из семнадцати глав и фактически обрамляет повествование» [Jones 2002: 43]. Присутствуя, но не участвуя в действии, он играет «стабилизирующую роль в разыгрывающейся вокруг него человеческой драме. Он играет роль якоря, противодействующего силам нестабильности, произвола, эгоизма и изменчивости, господствующим в остальном тексте» [Jones 2002: 44]. Таким образом, его роль («фактор Астлея») состоит в том, чтобы вносить «стабилизирующий элемент эмпирического реализма в мир, населенный героями, которые сопротивляются как стабильности, так и эмпирике и имеют склонность путать реальность и фантазию» [Jones 2002: 45]. Присутствие кого-то вроде мистера Астлея позволяет Достоевскому «держать на борту балласт», то есть уравновешивать героев, чья обособленность мешает им
