собирать. Налоги на другие статьи должны быть адресными и добровольными. Каждый решит сам, стоит ли ему участвовать в финансировании милиции, религиозных нужд, постройки общественных зданий, проведении празднеств. Кто хочет принять участие в содержании всего этого — прекрасно, а кто не желает — его личное дело.
Здесь Тенгиз заметил, что среди друзей пробежал недоверчивый ропот.
— Не нужно опасаться, — объяснил он, — что добровольные налоги никто сдавать не будет. Пусть, предположим, кто-то сэкономит и не внесет налог на милицию. Его право. Ведь милиция представляет власть и обслуживает она власть, а не народ. Но если человек попадет в беду, ограбят его, например, или шантажируют, и ему понадобится помощь, она для него окажется платной. Тем более, при всеобщей открытости всем, и плохим людям тоже, будет известно, кто и что оплачивает.
После встречи каждый тепло приобнял Тенгиза. Как будто, прощаются навсегда, подумал он. Реформ, конечно, не будет. Тут нужно давление снизу.
34. Трудовые фронты свекрови
Утром Катя собралась погулять по улице с Бондо. Он уже ловко ходил, но предпочитал бегать. С моря дул влажный ветерок и пахло морской солью. Кружки старинных друзей еще собирались на улицах, но беседовали о своих проблемах менее оживленно, и выглядели не столь элегантно, как прежде. Было тепло, но жара еще не терзала прохожих. Вдруг яркое небо внезапно потемнело, и хлынул ливень. В Колхиде дождик обычно не моросит. С неба на землю без подготовки, всего на несколько минут, обрушиваются реки, и этого обычно достаточно, чтобы ручьи текли уже по мостовой. Однако на этот раз ливень не кончился так быстро, поэтому они задержались под смоковницей, которая раскинула ветви над тротуаром, а сама пряталась за забором. Бондо к ливням привык и показывал матери, что лучше бы выйти под дождь. Внезапно над калиткой показалась пожилая голова, укутанная в платок. Это была подруга Тины, Русико.
— Зачем стоите под моим деревом? Вон, прячьтесь под тем кипарисом. Тут вам не Москва.
— Извини, дорогая. Мы по-русски совсем не говорим, — ответила Катька без малейшего акцента.
— Ты плохая, Русико, — вмешался Бондо. — Скажу на тебя бабушке.
Ливень стих, как будто в небесах закрутили вентиль, и они повернули к дому.
После обеда Катя уложила ребенка и заглянула к Петровичу, прибраться и отвести душу. Стирал и готовил он сам, однако для поддержки чистоты ему всегда не хватало времени.
— Сегодня утром помогал Тине дотащить корзину с рынка, так она, пока я ковылял, слова не проронила, даже, якобы, не слышала, что говорил я. И даже спасибо не сказала, — пожаловался Петрович. — Она, конечно, княжна, но и я не холоп. А как добрались до дома, посоветовала уехать, я здесь, видите ли, чужой. Тебе, говорит, так будет лучше. И не поймешь, сочувствовала или угрожала. А раньше дружили. В день по два раза у нее что-нибудь ломалось. Ты ведь знаешь, Тина и раньше предпочитала своих, но относилась к нашим вполне терпимо, с легкой иронией.
— Ну, не одна Тина так изменилась. Спасибо, что не задевают, молча проходят мимо.
— У Тины всегда был характер. В школе ученики обожали выставлять ее дурочкой.
— А как они до неё добирались? Она же директриса, до нее было далеко, разве что иногда вызывала кого-нибудь из них на ковер? — Беседуя, Катя орудовала шваброй.
— Ну это не сразу, а до того она преподавала русский. Пацанов веселил её акцент, они и диктанты писали, как бы с акцентом. Как слышали, так и писали. Всем классом — одинаково. Кончилось тем, что родители стали жаловаться и её отстранили. Перевели директором. Ты же знаешь, каким крутым был старик Пагава, кто с ним будет связываться?
— Любопытно…
— Однажды сорванцы почти довели её до инфаркта, а я её спас.
— Как спас? Надавал подзатыльников?
— Разрушил их замыслы и немного припугнул заводилу.
— Слушай, Петрович, а ты-то тут причем?
— Тина позвала меня в школу, на помощь. — Он загадочно улыбнулся. — Пойдем, отдохнем в качалке, спешить некуда.
Катя любила его качалку. Петрович построил её из бамбука и повесил на асимметричной подвеске. Поэтому она перемещала туловище не только вперед-назад, но и нежно колебала в поперечном направлении. Укачивала, а не качала. Прихватив виноградный сок, они несколько минут отдыхали. Петрович отложил в сторону костыль и не спешил. Видно было, что в истории есть изюминка. Катя пила сок и ждала. Изабелла прошлого урожая удалась, и напиток из нее получился отменный.
— Дело было поздней осенью, смеркалось рано. Учились в две смены, и во время последних уроков за окном уже было темно. В классе зажигали свет, но сорванцы портили проводку, и Тине приходилось отпускать их по домам. — Петрович знал, что Катя любит истории про электрические цепи. — Наиболее легко было немного открутить лампочку. Об этом догадалась даже Тина и потребовала, чтобы кто-либо залез на стол и лампочку подкрутил. Но все и слышать не хотели, будто бы упасть боялись. Тогда Тина решила залезть на стол сама. — Он весело посмотрел на Катю. — Можешь вообразить Тину на столе? Она тогда тоже худенькой не была. Весь класс лежал.
— Ну, открутить лампочку — это примитив, — пожала плечами Катя.
— Потом они повеселились от души с выключателем света. Отсоединили провода, к одному из них привязали нитку и вывели ее наружу. Стоило дернуть — провода разъединялись, и свет внезапно гас. Момент для отключения света выбирали, когда Тина нацеливалась поставить кому-либо двойку в журнал.
— Это уже лучше, — отметила Катя, — но можно было и этот фокус разгадать.
— Конечно. Но не сразу. И вот она опять столкнулась с проблемой. Вначале урока свет горел нормально, но ближе к середине начинал мигать и внезапно гас. Тина тут же бежала к выключателю, но тот был в порядке. Потом залезла на стол подкрутить лампочку, но и это не помогло. Я решил сходить с ней на урок и разгадать вредительство.
— И что же оказалось?
— Перед уроком они выворачивали лампочку, засовывали в патрон жеваную промокашку и ставили лампочку на место. Теперь-то их уже нет, но тогда писали чернилами, написанное нужно было промокать, чтобы текст не размазался. Пока комок был мокрый, свет горел. Но ток нагревал промокашку, она высыхала и свет гас. И подкрутить лампочку было нельзя — там же была сухая промокашка.
— И после твоего вмешательства новых акций уже не было?
— Не было. Но здесь есть еще вишенка на торте. В этом классе учился Тенгиз. Он и верховодил. Пришлось пригрозить: не прекратит, расскажу отцу. Шалва серьезный был мужчина.
— А как Тенгиз оправдал издевательства
