мог спокойнее и нарочно по-русски, чтобы командир понял и перестал играть с нами в прятки.
— Это ясно даже слепому, — ответил Каген.
Командир хмыкнул.
— Что ж, — сказал он, — выбросим весь балласт и попробуем дать задний ход.
По своду гондолы заколотил железный град высыпаемой из бункеров дроби. С натуженным рёвом начали вращаться гребные винты батискафа. Под напором отбрасываемой ими воды взметнулись вверх космы водорослей, свисавшие над нами с затонувшего корабля. В гондоле всё затряслось, но «ПИОНЕР» не двинулся с места. Командир повторил рывок. Ещё и ещё раз. Никаких результатов… Западня была захлопнута накрепко!..
И вдруг затонувший корабль начал переворачиваться. Он висел на уступе склона, килем кверху. Батискаф находился под ним. Сперва мы только увидели, как заколебалась высившаяся над нами громада, потом она наклонилась и начала валиться на нас. Одновременно механическая рука, застрявшая в кормовом проломе, подалась назад и показалась из отверстия обмотанная звеньями толстой железной цепи.
— Вырвались! — не сдержав восторга, воскликнул Каген.
На какой-то момент мне тоже показалось, что теперь мы свободны. Но не успел я и рта раскрыть, как почувствовал, что пол гондолы уходит у меня из-под ног. Меня перевернуло вниз головой, и я оказался лежащим на Кагене. Сверху нас придавил командир. Гондолу крутило и бросало из стороны в сторону. Всё гремело…
Прошло, наверно, не меньше минуты, прежде чем это вращение прекратилось и нам удалось кое-как распутаться и привстать.
Сомнений быть не могло — батискаф опять погружался. Потеряв точку опоры, остов затонувшего корабля сорвался с уступа и теперь падал по крутизне вниз, таща нас на цепи, вслед за собой.
Винты «ПИОНЕРА» продолжали вращаться, но никакого толку от них не было. Ни остановить, ни замедлить этот спуск мы не могли. Командир выключил двигатели.
— Подождём, — сказал он. — Когда достигнем дна, попробуем отцепиться. Но на это потребуется время. А поглощающие углекислый газ приборы могут работать ещё не более трёх часов. Вы поняли?
— Да, — сказал я. — Нам уже приходилось беречь энергию, когда на «Луче» кончался запас воды.
— Можете на нас положиться, — добавил Каген. — Мы будем сидеть совершенно спокойно. А если понадобится наша помощь…
— Значит, договорились, — сказал командир и замолк, неподвижно глядя в иллюминатор.
Так неподвижно и молча мы сидели на своих местах, пока снова не опустились на тысячеметровую глубину и не осела муть, поднятая со дна затонувшим кораблём, достигшим, наконец, своего последнего пристанища.
Тогда командир вновь приступил к работе. Сделав несколько безуспешных попыток сорвать с механической руки опутавшую её цепь, он решил ломать корму корабля. Таким способом он надеялся высвободить противоположный конец проклятой цепи.
Кусок за куском он разламывал и отдирал от кормы прочно склёпанные металлические листы, стараясь расширить пролом. Работа шла страшно медленно. Стальные захваты то и дело соскальзывали. Падавшие на дно обломки металла были так малы, что почти не оставляли надежды…
В гондоле делалось всё холоднее. Ощущение холода особенно усиливалось оттого, что мы сидели совсем неподвижно. Стёкла иллюминаторов начали покрываться инеем. Протереть их без разрешения командира мы не смели. Но он сам велел нам их протирать, заметив, что вынужденное бездействие и невозможность следить за происходящим снаружи угнетает нас.
Время от времени начальник экспедиции запрашивал командира, как идут дела. Командир отвечал, ни на минуту не переставая орудовать рычагами. Похвастаться пока было нечем.
К концу второго часа стало трудно дышать. Во рту пересохло. Застучало в висках…
Не прекращая работы, командир выплеснул на пол гондолы немного жидкого кислорода. Кислород быстро испарился, и дышать стало легче.
Шёл третий час нашего плена. На поверхности океана бушевал шторм. А у нас — на тысячеметровой глубине — всё было тихо и неподвижно… Как в могиле… Командир ещё дважды выливал кислород, но с каждым разом мы всё меньше испытывали его бодрящее действие. Нарастало отравление углекислым газом. Я почувствовал, что у меня тяжелеют и слипаются веки, а голова опускается на грудь…
«Вот новости!» — подумал я, поняв, что заболеваю сном. Этого нельзя было допускать. Усилием воли я заставил себя открыть глаза и окликнул Кагена.
Он не ответил — спал.
— Каген, проснись! — крикнул я, изо всех сил откидываясь назад и толкая его спиной.
— А?.. Что?..
Каген проснулся, а у меня так заболело вывихнутое крыло, что я мигом совершенно пришёл в себя.
— Внимание! — сказал командир. — Сейчас попробуем включить двигатели. По-моему, теперь довольно…
Это была уже третья попытка. Две предыдущие не принесли нам успеха.
Затаив дыхание, мы вслушивались в бешеный рёв винтов и всматривались в глубину пролома. Батискаф дёргался и дрожал. Командир переводил рычаги механических рук… Поднятый со дна ил залепил иллюминаторы.
И тут мы, наконец, почувствовали, что вырвались. Батискаф стремительно нёсся вверх. С иллюминаторов смывало грязь. Светящиеся животные, словно падающие звёзды, прочерчивали мрак, исчезая внизу…
Мы неслись вверх навстречу бушевавшему там шторму, а внизу под нами болталась толстая железная цепь, так и не пожелавшая расстаться с механической рукой батискафа. А на противоположном конце цепи висела прикованная к ней металлическая балка, длиною метра в четыре… Она-то и держала нас всё это время.
— А всё-таки, — сказал Каген, — конструкция этого батискафа не вполне продумана. Я бы посоветовал сделать так, чтобы в подобных случаях можно было отбросить клешню или даже всю механическую руку… Нажал кнопку — и батискаф свободен.
— Разумно, — сказал командир. — Между прочим, на земле есть животные, которые так и поступают. Вот, например, ящерица отбрасывает свой хвост, когда в него вцепляется враг. А краб может принести в жертву свою ногу. Но и хвост ящерицы, и нога у краба потом заново вырастают…
— Механическую руку тоже можно сделать другую, — резонно заметил Каген.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой мы всплываем, но попадаем в свирепый шторм, и наш батискаф несёт прямо на скалы.
Батискаф вылетел из глубины, как пробка. На поверхности океана свирепствовал шторм. Нас подбрасывало на волнах и вертело из стороны в сторону. Могучие удары волн сотрясали гондолу и гулко отдавались в ушах. Раскрывать люки в таких условиях было очень опасно, но откладывать мы не могли — в гондоле нечем было дышать.
Командир включил насосы, и они в несколько минут откачали воду из колодца, соединяющего гондолу с палубой поплавка. После этого мы открыли люки.
