и ахами, целовала Стейна в щёку, будто он до сих пор оставался пузатым карапузом, каким она впервые его увидела, а потом, пожелав добрых снов, плотно закрывала за собою дверь, готовясь встать до восхода солнца, чтобы снова месить тесто на буханку хлеба. А Стейн продолжал лежать под одеялом, заботливо накинутым тётушкой, и слушать стрёкот кузнечиков, сглатывая слёзы от того, что снова не получилось.
— Опять, — он со злостью стукнул кулаком по камню, раздирая костяшки в кровь. От речной воды, попавшей на царапины, кожу защипало. Стейн встал и, ещё раз оглянувшись, отправился домой. Незаметный проход сомкнулся за его спиной, когда Стейн поклялся себе, что теперь каждый вечер будет приходить на берег реки. В любую погоду, в любое время года. И всё для того, чтобы однажды снова увидеть эту наглую девчонку, которая посмела владеть тем, чего никогда не было у него. Иметь, и не поделиться.
— Ты же знаешь, что я не твой отец?
Стейн устало опустился в кресло и потёр пальцами лицо. Свет от очага бросал причудливые тени на его лицо, но почти не согревал.
— Я знаю, что ты заменил мне его, — неожиданно жёстко ответил Альв, усаживаясь напротив на тяжёлый и тёплый ворсистый ковер, — знаю, что ты помогал матери выживать, пускал со мной в небо змеев и не бросил подыхать, когда следом за мамой умерла бабушка.
Стейн только улыбнулся. Улыбка вышла грустной.
— До тебя у меня была семья. И я её потерял.
Альв лишь обескураженно захлопал ресницами. Ни разу ещё папа не рассказывал о своём прошлом, старательно отшучиваясь и переводя разговор на другие темы. А сейчас Альв явно видел, как в карих глазах уже немолодого мужчины блестят невыплаканные слёзы.
— И мне нужно их отыскать. У меня там осталась дочь, понимаешь? — голос Стейна надломился.
— А Орден…
— А Орден помогает мне в поисках. Так что там? — повторил Стейн свой самый первый вопрос.
— Ничего, пап. Совсем ничего. Только высохшее русло реки, усыпанное костями животных. И обрушенные пещеры, заваленные булыжниками.
— Ясно.
— Бе́рси похвали, он старается больше всех, — уже выходя из комнаты, обронил Альв.
— Скажи ему, пусть готовится. Через несколько лун пройдёт посвящение в служители.
Тихо хлопнула тяжёлая входная дверь. Стейн откинулся назад и прикрыл воспалённые глаза: он сегодня опять всю ночь листал очередную книгу, стараясь понять, где теперь может находиться Регстейн. Мореходы, путешественники и географы не давали никакой нужной информации. А как только появлялась малейшая надежда, так эта ниточка тут же обрывалась, оставляя после себя лишь горечь во рту и желание спалить к Анкелю весь этот гребаный мир.
— Ничего, Ри. Я найду тебя, обещаю.
Глава 4
Маленькая Агнета совсем не оправдывала значение своего имени. «Целомудренная» — здесь, пожалуй, стоило бы рассмеяться. Хотя внешне девочка выглядела вполне невинно: круглое детское лицо, половину которого занимали большие серо-голубые глаза в обрамлении бледных ресниц; длинные светлые густые волосы, в любое время дня и ночи заплетённые в две тугие толстые косы, на концах которых болтались белые банты; коричневое выцветшее платье с кружевным пожелтевшим воротничком и манжетами. Что может быть невиннее?
Но кто бы назвал Агушу целомудренной, если бы увидел сейчас? Маленькая пройдоха обожала совать свой любопытный курносый нос в чужие дела. Вот и сейчас эта десятилетняя малышка сидела на коленях у чужой двери, прислонившись к ней лбом, и одним глазом заглядывала в замочную скважину. То, что она увидела, заставило девочку недоумённо нахмурить светлые тонкие бровки и шумно засопеть.
Посреди тёмной комнаты, которая была всего лишь очередным закутком очередной подземной пещеры, лежал большой камень, освещённый только свечами, что плавились в тяжёлых бронзовых подсвечниках на холодных серых каменных сводах. Обычно эта комната использовалась для проведения ритуалов, поэтому Агуша очень удивилась, когда увидела две тени, проскользнувшие в запретную для всех, кроме круга семи, комнату. Удивилась и не смогла сдержать любопытства. Она с детства любила чужие секреты и тайны. Если бы она только могла как-то объяснить свою любовь к ним… Вот только маленькая шалунья никогда не задумывалась о причине своего любопытства. Ей не хотелось рассказывать кому-то об увиденном или подслушанном, использовать как-то это в своих целях… Единственное, чего жаждала её душа — снова и снова приникать взглядом к замочным скважинам, а ухом — к стенам. Читать запоем чужие мысли, додумывая, домысливая то, что ещё не произошло или, наоборот, давным-давно покрылось пылью. Вот и сейчас её взгляд оставался прикованным к тому, что происходило за дверью.
Два обнажённых тела, переплетённые в одно, согревали холодное шершавое ложе. Агуше показалось, что она слышит, как сливаются сердцебиения двух людей в едином звуке, как их горячее дыхание раскаляет воздух вокруг, а камень под ними начинает плавиться не хуже, чем жёлтый воск свечей, купленных в прошлое новолуние кем-то из Отчуждённых. Агуше и самой хотелось стать однажды той, кто может беспрепятственно подниматься на поверхность, пусть даже для этого и придётся осторожничать и закупаться в людских городах свечами и прочей важной мелочью, которую трудно добыть, живя под землёй. Но до этого надо ещё дорасти, поэтому она отбросила мечты в сторону и продолжала наблюдать.
Свет, струящийся тонкой дымкой от подсвечников, был настолько тусклый, что ей не удавалось рассмотреть лица тех, кто находился в комнате. Зато другое было видно вполне отчётливо. Вот женские тонкие кисти оказались прочно привязаны к выступу, на котором обычно крепились принадлежности для ритуалов. Вот мужская сильная ладонь скользит вверх по бледному женскому телу, накрывая собой два небольших холмика с тёмными вершинами… Агуша почти перестала дышать, чувствуя, как внизу её живота распускается огненный алый цветок… И вздрогнула от неожиданности, услышав чей-то чужой полустон-полувсхлип. Она закрыла глаза, прижала прохладные ладошки к горячим щекам, пытаясь прийти в себя, но учащённый пульс, грохотом бьющийся в ушах и жилке на запястье, не давал ей этого сделать. И только когда она услышала шаги, приближающиеся к этой злополучной двери с обратной стороны, Агуша нашла в себе силы сделать шаг, ещё один и, наконец, побежать.
Она бежала до той поры, пока впереди не показалась такая родная, знакомая комната с уже зажжённой свечой и тряпичной куклой, брошенной утром
