слезы. — Выбор уже сделан. Окаасан рискнула всем, чтобы он у меня был. И я его сделала. Так что теперь ты должен решить, — в ушах оглушительно стучала кровь, — хочешь ли ты по-прежнему взять меня в жены. Вот в чем заключается твой выбор. Единственный, который можешь сделать ты.
— Но, Сверчок, все не так просто...
— Да нет, все как раз и есть просто. Разве только... — Он передумал. Может быть, он сейчас встретился со своим драконом и, стоя лицом к лицу с тем, о чем просил, понял, что ему это не нужно. Мое сердце оборвалось. Ребенок. Я даже не успела ему рассказать о том, что я, возможно, беременна.
У меня подгибаются колени, и я усаживаюсь на край футона, стараясь сосредоточиться на своих раскрытых ладонях. На решении, которое только что было в этих руках и которое я уже приняла.
И от которого он может отказаться.
Хаджиме сует руки в карманы и начинает ходить по комнате. Шаг, другой, третий.
— Это не должно было так происходить. Мы должны были получить их благословение. Я хотел, чтобы они тоже участвовали в нашей жизни. Чтобы мы вместе планировали свадьбу, может быть, чтобы поговорили с моими стариками по телефону... — он вздыхает и запускает руку в волосы, которые затопорщились в разные стороны между его пальцами. Так, с рукой в волосах, он оглядывает покрытую пылью комнату, стену с мокрыми потеками, лужи на полу. Вздыхает и морщится. — Я думал, у меня будет время подлатать это место. Ты бы пока планировала свадьбу, а я занимался подготовкой нашего дома, но... — он чуть слышно выругался.
— Хорошо, — у меня в груди заканчивается воздух. — Я понимаю. Ты больше не хочешь на мне жениться. Все действительно слишком сложно, — вот и пришел конец. Я почувствовала, как во мне что-то надломилось, как будто где-то внутри погасла лампочка.
— Нет. Нет, я вовсе не это имел в виду, — он садится рядом со мной так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза. — Конечно же, я хочу на тебе жениться, — обеими руками он берет меня за щеки и касается моего лба своим. — Я хочу этого больше всего на свете.
— Тогда в чем дело? Что тебе мешает? — шепчу я.
Он снова поднимает взгляд и смотрит мне в глаза.
— Помнишь, я тебе рассказывал о празднике, дне города? Сразу после него мы должны будем отбыть патрулировать пролив. Нам поменяли расписание, — его глаза смягчились. — Я не смогу остаться.
От услышанного я выпрямилась. Я думала, что он пробудет здесь, со мной, еще неделю.
— И как долго тебя не будет?
— Всего две недели, но... Ты-то здесь. Я не могу оставить тебя здесь незамужней, совсем одну в этом месте, — он опускает голову.
Он тянется ко мне, и я обвиваю его руками.
— Твое начальство по-прежнему не подписывает тебе разрешение на брак? Я все подписала, — я запускаю пальцы в его волосы.
Хаджиме поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.
— Я знаю. Я уже заверил бумагу у нотариуса. Я уже дважды относил ее на перевод, но лейтенант избегает меня, потому что военно-морские силы не особо приветствуют, ну ты знаешь... — он отвел голубые глаза. — Да это вообще не имеет значения, потому что пока тебе нет восемнадцати, нам нужно разрешение твоих родителей.
— Мне уже почти восемнадцать! — у меня голос почти срывается на визг. Это катастрофа.
— Я так устал спрашивать у всех разрешения и везде слышать отказы. Сначала от моего лейтенанта, теперь от твоей семьи, — Хаджиме встает, но внезапно его глаза озаряются радостью. — А что, если мы все-таки это сделаем? Мы ведь можем сделать это сегодня вечером.
— Что сделать?
— Пожениться, — он хватает меня и поднимает на ноги, потом прижимает мои руки к своей груди. — Мы можем провести церемонию сегодня вечером, а бумаги выправим позже. А что? Тогда все в этой деревне будут знать, кто ты такая, что мы женаты и что ты со мной.
Я опускаю глаза на наши сомкнутые руки.
— Я люблю тебя, Сверчок. Я хочу прожить с тобой всю свою жизнь. И пусть все будет, как будет. Не будем думать ни о ком другом. Это твоя и моя жизнь. Твоя мама нас поддерживает, значит, мы будем стараться переубедить твоего отца до тех пор, пока он не передумает. По мне, так пусть на это уйдет хоть вся жизнь, я не боюсь. Ну что? Скажи, ты согласна?
Я лихорадочно обдумываю детали. То, что Хаджиме не сдается в попытках расположить к себе отца, согревает мне сердце.
— Но у меня нет платья.
— Тогда выйдешь за меня в том, что на тебе надето.
— Но это кимоно для сна! — смеюсь я, и он смеется со мной.
— Ну надень что-нибудь другое из своей сумки. Главное, скажи, что ты выйдешь за меня, — его мысли уже наполнили его восторгом. — Мы можем пожениться здесь. Я позову ребят, чтобы они помогли. Гости могут принести с собой угощение, и, я не знаю, найдем пастора, или буддийского священника, или кого ты захочешь, — Хаджиме поднимает мои ладони и целует их. — Сверчок, я не могу оставить тебя здесь в одиночестве и незамужней. Я хочу жениться на тебе. Это же мой выбор, да? Ты мне сама так сказала, — он улыбается, глядя на меня. — Так вот, я выбираю тебя. Поэтому выходи за меня сегодня.
В глазах у меня все расплывается, и я понимаю, что они снова полны слезами, но на этот раз от рождающейся во мне лавины счастья.
— Ну хорошо, выйду, — лепечу я.
— Да? — его улыбка становится шире.
И его поцелуй не дает мне повторить ответ.
Настало позднее утро, и Хаджиме ушел, чтобы подготовиться к вечерней церемонии. Он оставил меня с Маико, соседкой, которая вешала на веревку белье. Она извинилась за то, что не зашла познакомиться, признавшись, что я ее напугала. Она решила, что я была шпионкой, пришедшей сюда за земельными налогами. Мы сидели на ступенях крыльца и смеялись над этим, изготавливая украшения вместе с двумя другими женщинами: бабушкой Фумико, пожилой женщиной, жившей через два дома от нас, и Исури, молодой матерью, жившей на соседней
