— Потому что, если несмотря на мои сеансы ты продолжала заботиться о муже — это может значить, что ты зависима от своих страхов и связанной с ними боли. Ты сама их ищешь и создаёшь предпосылки, и эта потребность пробивается даже через мои блоки. А теперь просто представь, что будет, если тебя отшвырнёт назад!
Я шла к парковке и всё думала о его словах. Продолжала ли я заботиться о Даниле? Пожалуй нет, это просто нельзя назвать заботой. Ведь если я что-то и делала, то это было таким мизером по сравнению с тем, что бывало раньше! Подумаешь, ужин. Подумаешь, отглаженная рубашка или купленный на смену закончившемуся шампунь. Определённая марка зубной пасты, до блеска оттёртый с любимой кружки чайный налёт. Вовремя подзаряженный телефон, проветренная перед сном спальня, и прочие мелочи. Просто привычка, разве нет?
Правда, как вписать сюда поцарапанную машину — это вопрос. По идее, мне должно бы быть без разницы, разобьётся он или нет. Но по факту оказалось, что лучше пусть с другой, но живой и здоровый… И стоило подумать об этом, как в душе поднималась такая буря — тут тебе и страх, и боль, и желание сделать ещё больше. Точно зависимость.
Глава 8
«Кровь ударила в голову» — это очень приблизительное выражение, и оно ни о чём. На самом же деле, когда я увидел эту парочку, мне показалось, меня разорвало. Даже оглушённо замер на пару мгновений, потерявшись, что дальше. И, кажется, готов был убивать. Отмерев, долбанул со всего размаха по выключателю. Заорал:
— Подъём!
В крови знакомой, обжигающей лавой бурлил адреналин, сами собою сжимались кулаки… Но Маринки на кровати не оказалось, лишь тряся головой, жмурился от света Кирей. Отпихнул скомканное одеяло, которое я принял за Маринку, сел.
— Даныч… — судя по всему, он был с похмелья. Но это не отменяло того, что спал он на нашей кровати! — Приехал уже?
Ага, УЖЕ! Не ждали?
— Где Маринка? — рыкнул я и ломанулся в туалетную комнату.
Но её не было и там. Зато небрежно свисало через стенку душевой кабины её всё ещё влажное полотенце, и пахло её гелем для душа.
Вернулся в комнату. Кир всё так же сидел и делал вид, что ни хрена не понимает.
— Где она? — накинулся на него я.
— Кто?
— Жена моя!
— Ну… — пожал плечами, — не знаю.
Я зарычал и ломанулся из комнаты, но на пороге столкнулся с Маринкой. Кутаясь в плед, она так же щурилась от света и выглядела взволнованной.
— Что случилось?
Я глянул в коридор за её спину, увидел приоткрытую дверь комнаты, которую мы по привычке всё ещё называли детской. И тут же осенило. По венам всё ещё плескались отголоски взрыва, а я уже чувствовал себя полным дураком, но вместе с этим не отпускало ощущение, что случайности не случайны, и моя первая реакция была самой правильной.
Да ну, бред!
Рванул Маринку на себя, обнял так крепко, чтобы не смогла вырваться даже если очень захочет, чтобы знала, как я соскучился, истосковался… Но она поступила проще — зачем вырываться, когда можно просто не реагировать? И мои руки разжались сами собою. По внутренностям пополз ядовитый холодок раздражения.
— Я понимаю, что тебе плевать, — тихо, не глядя на меня, процедила она сквозь зубы, — но раз уж ты заявился под утро, то не мог бы и вести себя потише? Мне, например, рано вставать.
Повернулась и, подобрав метущий пол подол пледа, пошла обратно в детскую. Я за нею.
Зайдя в комнату, плотно прикрыл за собой дверь, и подумал, вдруг, что всё сходится так ладно, что не подкопаешься! Даже эта комната, в которой я при всём желании не смог бы повысить голос. Идеальное убежище!
Здесь всё осталось так же, как в тот день, когда Владюшка уходил отсюда в последний раз: игрушки, плакаты на стенах, кеды под кроватью, небрежно брошенная на спинку стула футболочка, целая стая бумажных птиц на ниточках под потолком… Я был против этого музея, он высасывал из меня силы, каждый раз напоминая о трагедии, а Маринка наоборот — в любой непонятной ситуации сбегала сюда, словно здесь было её место силы, и на все мои увещевания отвечала лишь одно: для неё эта память священна, со всеми её горестями и радостями, и она не отдаст её никогда и ни за что на свете.
Сдерживаясь, сунул руки в карманы.
— Может, объяснишь, что здесь происходит?
Маринка села на расстеленную Владькину кровать, плед упал с плеча, и я увидел, что на ней не обычная ночная пижама, а полупрозрачный пеньюар из кружева ручной работы, который я дарил ей на пятнадцатилетие нашей свадьбы. Когда она надевала его в последний раз? Уже и не припомнить.
— Понятия не имею! Это ты устроил ор на весь дом, а не я.
— Не прикидывайся, — снова начал раздражаться я. — Что Кирей делает в нашей постели?
— Спит. Вернее спал, до того, как ты поднял ор.
— А ты?
— Что я? Я тоже спала, пока ты не…
— Маринааа… — угрожающе засопел я. — Ты прекрасно понимаешь о чём я.
Она усмехнулась.
— Ты примитивен, Магницкий. Если бы мы с ним решили переспать, то уж точно нашли бы для этого местечко побезопаснее. Не говоря уж о том, что для того, чтобы переспать — не обязательно ждать ночи и прыгать в койку…
«Тебе ли этого не знать» — померещился мне не договорённый ею хвостик фразы, но я отмахнул его, как обычную свою паранойю.
— Ну да. Или сделать всё наоборот напоказ, чтобы я чувствовал себя дураком и помалкивал даже при очевидном, да?
— Ты и есть дурак.
Прозвучало двусмысленно, но Маринка при этом была настолько привычно бесстрастна, что у меня даже вопрос про пеньюар застревал в горле. И жёг адским пламенем! Для кого она так вырядилась-то?!
— Ладно, тогда объясни, почему он спит в нашей комнате, а не в гостевой?
— Потому что в гостевой голые окна и солнечная сторона, из-за чего человек просыпался в четыре утра.
— Допустим. Тогда почему в нашу спальню, а не в любую другую?
— Потому что кровать самая удобная. Я просто хотела как лучше, прекрати истерику. И можно я теперь буду спать?
— Интересно… А я где должен был лечь, когда приеду? В холле на диванчике?
— В любой другой из комнат, — с лёгкой усмешкой парировала она. — К тому же, кто же знал, что ты приедешь сегодня?
— Я говорил!
— Ты говорил, что вернёшься к вечеру, а сейчас уже почти утро. И ты даже не соизволил взять трубку, когда я тебе звонила. — Демонстративно легла и, отвернувшись к стенке, укуталась в покрывало. — Всё, не мешай мне спать.
Вот так просто, фактически выставила за дверь. И от сонливой усталости у меня окончательно осталось только злое раздражение и жуткая тяга накатить чего-нибудь покрепче.
