в Сталинграде. Кроме нее у родителей – Тимофея Борисовича и Алевтины Дмитриевны было еще двое детей. Сестра Ирина – старше на полтора года и младший брат Мишатка, родившийся в конце 1936-го.
Довоенный Сталинград Нина помнила хорошо, это были самые яркие и чистые воспоминания. В памяти хранилось лето, жара, роскошные клены, прораставшие чудесным образом на всяком свободном клочке земли. А еще фонтаны. Сталинград – страна фонтанов. Летом клены и фонтаны спасали жителей от африканской жары. Осенью деревья стряхивали огненные брызги листьев на асфальт, покрывали улицы пестрым индейским ковром, превращая город в сказочное тридевятое царство.
В довоенных грезах были мама и папа. С отцом они катались на прогулочном пароходике, на велосипедах в парке Карла Маркса, купались в Волге и грелись на пляже. Мама относилась к детям строго, не баловала, могла отругать, если плохо себя вели, но и поощряла, когда они того заслуживали, а то и просто так, без повода. На праздники обязательно готовила какие-нибудь обновочки, пекла бисквит или шарлотку. Она была рукодельница и нашила девочкам всяких красивых платьев.
Когда осенью 1942 года Нина в фуфайке, снятой с мертвого нашего солдата, и перевязанной толстой веревкой, стояла в очереди за хлебом, а потом тащила на себе три, а то и четыре буханки, она часто вспоминала воздушные пироги, которые мама пекла по воскресеньям и сшитое специально для нее шелковее платье в горох с руками-фонариками.
Мама умерла в январе 1941 года, как потом ей объяснила Валентина Николаевна, женщина, с которой отец сошелся через три месяца после этого, от подпольного аборта. Она и тетя Лариса, папина сестра, с которой Нина никогда не встречалась, потому что та жила в районе завода «Красный Октябрь» и к ним не приезжала, были обе беременны, но из-за слухов о надвигающейся войне, решили не рожать. В 1936 году советское правительство запретило аборты, и сделать их теперь можно было только за деньги у врачей, оперировавших иногда прямо на дому подручными средствами. Вот мама с тетей Ларисой и решились. По словам мачехи, мама умерла не сразу. Вернулась домой после операции, к вечеру у нее поднялась температура и сильно заболел живот, вызвали скорую, отвезли в госпиталь, но лечить не стали. К ней пришел следователь и начал спрашивать, у кого она сделала аборт. «Мать твоя, – говорила Валентина Николаевна, – рот на замок и не признается, а следователь ей: пока не скажете, доктор к вам не подойдет. Ну, она и домолчалась до смерти. У Астраханского моста много таких похоронили». Про Ларису Нина узнала потом, что она погибла в самый страшный день бомбежки, 23 августа – на ее дом упала бомба и погребла под собой и Ларису, и двоих ее детей, прятавшихся в погребе.
Через три месяца после смерти мамы, отец привел в их квартиру на улице Огарева Валентину Николаевну Овчинникову, пышную белотелую женщину, старше его на пять лет и имевшую двоих девочек от предыдущего брака – Тамару, семнадцати лет и десятилетнюю Катю. Мужа Валентины Николаевны, директора совхоза, расстреляли в 1937 году за вредительство.
Валентина Николаевна старалась не делать различий между своими детьми и Куприяновыми, но у нее не всегда получалось. Могла и накричать, и по руке шлепнуть, но так, не больно. Между собой девочки жили дружно, а Мишатка был еще в том возрасте, когда любой кто тебе улыбнется, самый лучший товарищ.
Когда Гитлер напал на СССР, отец сразу записался добровольцем на фронт. Нина хорошо помнила тот день, потому что лежала в больнице с воспалением легких. Отец пришел проститься к ней в палату. Он был чисто выбрит, в свежей рубашке, пах одеколоном, табаком и сапожным дегтем. В окна детской палаты, где кроме Нины лежало еще семь человек, ярко светило солнце, на слепящем огненном фоне, фигуры входивших обрисовывались с тонкой и мягкой отчетливостью, окутываясь густой янтарной дымкой. От горести предстоящей разлуки слезы хлынули у нее из глаз. Отец говорил, что идет биться с фашистами до последней капли крови, до последнего вздоха, чтобы они не причинили зла его дорогой Нине. А когда наша страна победит врагов, и он вернется домой, они все вместе с Ириной и Мишаткой, который к тому времени подрастет, пойдут в зоопарк или в цирк смотреть на слонов и есть мороженное.
Так и остался отец в памяти, погруженный в солнечный туман со смеющимися глазами в лучиках морщин. Погиб рядовой Куприянов, 1899 года рождения, беспартийный, из рабочих, почти сразу же, в котле, кипевшем под Вязьмой.
Осенью 1941 года, когда Нина давно выздоровела и уже отучилась несколько дней в первом классе, Валентина Николаевна вместе с другими женщинами стала ездить на рытье канав, так она называла строительство военных укреплений вокруг города, на которые добровольно-принудильно мобилизовывали оставшихся в городе жителей. Нина слышала, как в беседах с подругами и со своей сестрой, тетей Таней, мачеха недоумевала, зачем их гоняют на бесполезные работы. «Мы ведь в глубоком тылу, – говорила она с раздражением, – враг за тысячу километров, на кой ляд строить эти рубежи?!» Подруги и тетя Таня кивали и соглашались с Валентиной Николаевной, но от работы не увиливали, послушно забирались в грузовики и ехали в степь. Домой мачеха возвращалась в полном изнеможении, согнутая так, словно весь день таскала на спине тяжелый мешок, ладони стерты до кровавых мозолей.
На следующий год весенний паводок уничтожил почти все оборонительные сооружения, сведя на нет труд тысяч людей. Ставка выпустила приказ: немедленно восстановить Сталинградский обвод и Валентина Николаевна с товарками, кряхтя и перебраниваясь, но без особого ожесточения, скорее по привычке, поехали рыть канавы наново. Тетя Таня к тому времени работала на тракторном заводе, где для фронта собирали танки, поэтому от строительных работ ее освободили.
По выходным у Валентины Николаевны собиралось общество, состоявшее из подруг и сослуживиц, они пили чай в кухне, обсуждали последние новости и, как водится, сплетничали. Нина и Катя подслушивали под дверью, а потом пересказывали самое интересное, по их мнению, Ирине и Тамаре.
Из кухонных разговоров Нина узнала, что из города эвакуировали семьи тех, кто состоял в партии и активистов. Кто такие активисты, Нина узнала потом, а тогда просто повторила новое слово. Кто-то из женщин сказал, что Иосиф Виссарионович лично запретил вывозить из Сталинграда женщин и детей, потому что тогда армии некого будет защищать, и город отдадут врагу. После этого общество возмущенно загудело, а кто-то даже крикнул грубое слово.
Потом заговорила одна женщина:
– Вы слышали, что вышло постановление правительства, я
