сглотнул горький и одновременно соленый — уже успел пропитаться солью — комок, скатавшийся у него во рту, покрутил головой неверяще: не может быть, чтобы отца не стало… Это кого-то другого не стало, не отца. Кириллыч… Александр Кириллович жив, жив, жив!
Он согнулся, будто получил удар кулаком в живот.
— Я очень соболезную тебе, Геннадий, — негромко произнесла Клариса, — тысяча сочувствий тебе. — Глаза секретарши сделались темными, влажными, она вторично открыла бутылку с виски. — Может, налить все-таки? Выпьешь? Легче станет!
В ответ Геннадий хотел что-то сказать, но не смог — перехватило горло…
Несколько дней имели для него один цвет — черный, он ходил, как во сне, раздвигал воздух руками, иногда слышал частый, громкий стук своего сердца, слышал, как оно останавливается, совсем перестает биться, думал, что сейчас он рухнет себе под ноги, простится с жизнью, но он не падал, не отключался, продолжал жить.
Только воздух вокруг был черным, горьким, как смола, он то густел, то, наоборот, становился жидким…
Беда обычно не приходит одна. Срок действия морского паспорта — единственного документа, который у него был, кончился, виза, которая у него имелась, тоже выскочила за пределы своего действия, прошло немного времени, и Москалева вызвали в департамент по делам иностранцев.
— У вас, господин хороший, кончилась виза, — сообщили ему в самых вежливых и изысканных тонах, сообщили, собственно, то, что Геннадий уже знал. — Надо делать перманцию де финитива.
Чиновник в черной форме пристально глядел на Геннадия — ему была интересна его реакция. Геннадий взгляда не отвел.
"Перманция де финитива" — это вид на жительство. Человек, получивший такую "перманцию", на пятьдесят процентов становится иностранцем на своей собственной родине. Это Москалева не устраивало.
— Где работаешь? — все поняв, спросил у него чиновник.
— На "Био Био", у дона Невальдо.
— Это что же, дон Невальдо, не может выхлопотать тебе визу?
— Не знаю, сегодня же вечером поговорю с ним.
Дон Невальдо отнесся к просьбе с пониманием, сказал:
— Нет проблем! — но сделать ничего не успел — через два часа отбыл в очередную срочную командировку. Далеко, едва ли не в Италию, в родные пенаты. И Москалев "завис".
С одной стороны, его теребил департамент по делам иностранцев — Москалев находился в горячем списке, и чиновник в черной форме готов был вымести его за пределы Чили, только не знал, куда: до России было так далеко, что голова могла закружиться, а билет авиакомпаний "Эр Франс" и "Люфтганза", чьи самолеты ходили в Чили, стоил столько, что люди хлопались в обморок, в странах же, находившихся рядом, в Перу и Аргентине, Москалева не ждали… Геннадий попал в неприятную вилку, он ощущал, что под ним вот-вот затлеет земля…
16
За спиной у Геннадия раздался звонкий, какой-то ликующий возглас:
— Ба-ба-ба, кого я вижу! — прокричал кто-то по-русски, от неожиданности Москалев даже вздрогнул, стремительно развернулся, будто собирался ринуться в драку. И — не удержался от обрадованной улыбки: перед ним стоял Лаурье — соотечественник, считавший себя гражданином Вселенной, Юрий Лурье.
— Действительно, ба-ба-ба! — растроганно проговорил Геннадий.
Лурье раскинул в сторону руки, обнялся с Москалевым и так его грохнул по спине, что Геннадий чуть не вскрикнул от боли… Хотя чего взять с гражданина Вселенной — он же не знал, что у Москалева произошло со спиной.
— Есть идея, — сказал ему Лурье, — надо ее перетереть. Пойдем, выпьем по чашке кофе.
— А где Стас твой, сын?
— Да здесь же, в городе. Через час подойдет.
Они уселись под полосатый зонт маленькой уличной кофейни, Лурье устало вытянул ноги в модных лакированных туфлях. Обувь его блестела так, что, глядя в нее, можно было бриться.
В стороне от столиков стояла простенькая, древняя, как мир, железная жаровня с раскаленным песком, в которой старик с белой клочковатой бородой варил кофе.
Готовил он кофе в небольших, закопченных до черноты турках, варил мастерски: аппетитный кофейный дух распространялся на ближайшие четыре квартала, как минимум.
— Я этого старика заприметил два года назад, кофе он готовит, как никто в Южной Америке, по-королевски. Причем для всех варит одинаково качественно, королей из общей массы не выделяет — что докеру, что боцману, что Пиночету, всем делает одинаково.
Издали Лурье показал старику два пальца — заказал две чашки, кофейный шеф-повар весело усмехнулся в бороду — понял, мол. Лурье подмигнул Геннадию — старик словно бы вселил в него заряд бодрости, подбил на новые свершения и вообще на новую жизнь, — поинтересовался оживленно, будто бы только что проснулся и теперь был готов на небывалые подвиги:
— На рыбалку поехать хочешь?
— Ну какой же рыбак не хочет поехать на рыбалку? — Геннадий укоризненно покосился на Лурье: похоже, тот совсем не знает, из каких желаний устроена душа человека с удочкой?
— Есть маза, — сказал Лурье. Геннадий вспомнил, что на специфическом языке городских жителей "маза" — это "дело", от некоторых своих матросов он иногда слышал это словечко. — Маза половить в заливе Анкут крабов.
Как всякий рыбак, Москалев знал, что в этом заливе водятся самые крупные в мире крабы, одной клешней можно полкорабля накормить или семью, в которой голодных ртов больше, чем пионеров в летнем лагере.
— Хорошенькое дельце! — наливаясь от такой перспективы зарядом бодрости, воскликнул Геннадий.
— Для этого нужно забрать на острове Пасхи, в бухте Анкорова две ловцовых шхуны и привезти в Вальпараисо.
— Это не проблема. — Геннадий неожиданно поморщился, внутри возникло сосущее ощущение: а как он будет объясняться с доном Невальдо, что скажет ему? Ведь остров Пасхи находится не за ближайшим поворотом, около угла следующего дома, до него плыть и плыть, там шхуны надо поставить на воду, а это займет несколько недель, как пить дать.
По лицу Геннадия поползла сомневающаяся тень — стоит ли ввязываться в эту историю и оставлять спокойное место у дона Невальдо? Это с одной стороны. Но с другой — чиновник, занимающийся иностранцами, может легко поджарить его на обычной свечке и будет прав, у Геннадия совсем нет шансов выйти из этой истории сухим. В голове вообще сидела мысль, что его могут скрутить в любой миг и без лишних разговоров выдворить куда-нибудь за пределы Чили, на свалку, в государство, властям которого совершенно безразлично, суетятся у них под боком иностранцы или ими даже не пахнет…
Словом, в ситуации этой очень неплохо было бы исчезнуть с глаз чиновника в черном мундире хотя бы на короткое время. А дальше… Дальше видно будет, как быть и куда идти.
— Ты чего? — присмотревшись к Москалеву, спросил Лурье. — Засомневался, что ли?
Этим вопросом он
