можно скорее. Её охватил ужас: все воспоминания вернулись в своей точности и полноте событий. Ничто уже не скрыть в подсознании. И только боль сейчас — истинное знание. Именно в этот момент, когда Мариам совсем ослабла и рыдала без остановки в панике и ужасе, во лбу вновь чувствовалось падение звезд, непрерывно ударяющихся о мозг. Её руки дрожали сильнее, кожа леденела, а глаза покраснели от непрерывных слёз. Ей хотелось сжаться до пустоты, издать истошный крик и кануть в лету, дабы никогда более не испытывать это ужасное чувство. Прямо сейчас в разуме Мариам это и происходило. Ещё немного, и она окончательно сойдет с ума и начнет бояться абсолютно всего вокруг, забыв кто она и весь этот мир. Она закрыла глаза ладонями в холодном поту, дабы сбежать в пустоту. Но фантазия сама дорисовывала картину под веками, скрывающими взор. Тогда всё перемешалось в её памяти: величественные здания рушились, песчаные барханы засыпало снегом, день быстро сменял ночь, а люди теряли в этих пустынях руки и ноги, заменяя всё кроваво-красным хрусталем. И тогда она почувствовала, как из-за спины к ней тянется рука темнее самой пустоты. Эта опасность чувствовалась всем, что только может что-либо ощущать. Совсем скоро она умрет в один миг — когда рука Страха до неё дотронется и гнусными пальцами проведет по сердцу, пока не раздавит его сжав в кулак. Но в этой самой пустоте что-то засияло — всего одна маленькая точка света где-то далеко и глубоко. В памяти Мариам явились моменты, когда Базиль играл с ней и защищал. Как она чувствовала музыку белых крокодилов на реке Бутанши. Как Дзин помогал ей справиться с тем, что ей в одиночку не под силу. Дзин, словно Базиль, верил в неё с самого начала пути, и эта самая вера пробудила взрыв света в Мариам: «Базиль жив, и я жива. Мы сражались вместе с самого начала!» Эти мысли Мари заставили тёмную руку рассыпаться, уничтожив за собой мрачную ауру, а боль насовсем прошла. Мари освободилась от оков ужаса, а раскрыть глаза её натолкнула первая капля дождя, ударившаяся о спину. Последующие капли смешивались со слезами, которые Мари вытирала под глазами; она вознамерилась во что бы то ни стало спасти родного брата, убитого и стёртого со страниц истории много колец назад.
Быстрые шаги, шлёпающие о небольшие лужи и грязь, двигались к Мариам, и когда та обернулась, увидела обеспокоенное лицо агента, говорящее: «Базиля сейчас казнят на площади, мы должны поторопиться!» Мариам одобрительно кивнула, и тогда они помчались сквозь улицы, грязь и толпы зевак прямо к Великому Кострищу. Небо не сулило им неудачу и посылало раскаты грома, но эти звуки были слишком уж близки человеку своего народа, посему он оставался уверенным в победе, несмотря на тёмные тучи над клановым домом!
Полиция не справлялась с огромным потоком людей, желающим увидеть казнь народного врага Айтилла и всех гуатти. Они не могли поверить, что шандиец посмел напасть на правителя. И вот, его поймали и должны сжечь прилюдно, но дождь испортил все планы. Когда Мариам с агентом ворвались к эшафоту, те увидели множество людей, кричащих на уставшего Базиля, привязанного к кресту. Прямо посреди Кострища поставили крест — это значит, что душа преступника настолько скверна, что даже огонь отказался его забирать в мир иной. Остаётся лишь медленно резать на куски, пока злодей привязан к кресту. И только внутренности уродца смогут сгореть, оставив грешное тело. Но процессия ещё не началась, ибо все ждали только одного — прибытия самого Гвалы Айтилла на казнь. Его везли двое крупных мужчин на паланкине, обрамлённой золотом и вензелями. Босиком и в одних только изношенных портках краснокожие носильщики выполняли свою работу. То были рабы при дворе Гвалы, что несли короля, державшись обеими руками за потертые деревянные жерди. Когда те донесли короля к эшафоту, Гвала встал с роскошного кресла этой носилки и с надменным взглядом на Базиля медленно двигался к нему на сцену, чтобы вынести смертный приговор, и только тогда палачи в тёмных масках вонзят в тело шандийца множество копий, а его голову отсекут и сожгут позже, когда его вершитель судьбы вдоволь наиграется с его остатками. Таковы были законы и моральные принципы правителя Гвалы Мясника. Когда Мариам мельком завидела лицо брата, сердце облилось кровью, и та подходила всё ближе и ближе, пока не вышла в первые ряды. Она рассматривала лицо брата: все эти черты ей были до боли знакомы с детства. Он так вырос, стал таким сильным. Долгие кольца она считала, что он мёртв, но снова встретила его на эшафоте. Шепотом она поклялась, что никому не даст снова навредить брату. Агент смотрел за её действиями, но ничего не сделал. Она не сможет его рассекретить, ибо никто в Айтилла не знает о том, кто она на самом деле.
И вот, ближе всего к Базилю оказался полный мужчина в королевской мантии, его губы блестели после недавнего жирного обеда, а в глазах читался надменный взгляд победителя. Теперь он намеревался сожрать волю агента Летучего Фрегата и всех его соратников, чтобы показать народу, что никто не может идти наперекор Королю и показать Малике Лакшата, что он достойный мужчина, способный выявить кого угодно и уничтожить организацию, мешающую работорговле, что стала буквально фундаментом к возвышению кланов. Он надменно глядел в лицо Базилю, а потом передал свой взгляд немому народу, за которого говорил дождь своим шумом и стуком о фетровые шляпы и платки. Здесь собралось столько знати, столько горделивых аристократов, но все они плясали под дудку Гвалы и Алмакира, чтобы не оказаться на месте Базиля. Правитель толстыми тёмными губами медленно и томно выпускал фразы, чтобы унизить преступника: «Смотрите, люди, чего добился этот выскочка: он осмелился поднять руку на меня, пока я находился в беспробудном, таком блаженном сне. Шандиец, ты разве не в курсе о том, что Айтилла уже давно не враждует с Лакшата? Постой, совсем забыл, ты ведь человек без роду и имени. Ни Лакшата, ни Айтилла, ни даже грязный Сура. Ты просто бешеный пёс, желающий кого-нибудь да укусить.» Гвала достал трость и замахнулся на щеку Базиля с гневным выкриком: «Грязная собака! Я знаю, как выявить и твоих дружков! Да… Верно. Ха-ха-ха! Если на глазах всех людей ты предашь своих соратников и скажешь, где искать главаря, я, может и быть, отпущу тебя лишь без твоих богомерзких ручонок.» Мариам еле сдерживала свой гнев и
