Весь конструкт фраз обволакивало вязкое чувство жалости. И непонятно по отношению к чему: к нам, к себе или к своим поломанным модам?
Сплюнул кровь.
– Что же с тобой сделали, хат?
"Меня сделали способным приносить пользу в мире, который следствие ваших ошибок”.
Его слова – уколы злобы.
Неуверенно:
– Мы были в крио-сне. Вроде как непричастны, – последнюю часть сказал с сомнением.
Совершенно точно знал, это ложь. Чтобы не случилось, мы соучастники. А я просто ищу оправдания. Разум понимал, субличности обжигало виной.
Он продолжал давить:
"Когда ваше любопытство и жажда трофеев рушили мир, я строил дома и был собой, а теперь все вот так. И где же твоя Справедливость сторожевого оролуга? Я скот что ты должен был сторожить, погляди что со мной сделала угроза хищников".
– Ну извини нас, – голос Звездочета полон иронии.
"Не принимается. Быть каменщиком было все что я хотел. Теперь дома никому не нужны".
– А я хотел сражаться.
Он кивнул.
"Иди и сражайся. Этого развлечения здесь полно. Везде и всюду только и остается что сражаться. Как странник и сказал. Пока вы здесь, в пустошах, я буду смотреть".
Засмеялся.
– Следующего такого "взгляда" мы можем и не пережить.
– Да. Можно пожалуйста не смотреть, – прогудел Звездочёт. – Мои целые кости смущаются.
"Не прибедняйтесь. Функции биомодерната никто не обнулял – они все склеят", – вес слов изменился.
"А может без хтонов и не склеят. Но это ваши заботы. Тогда буду смотреть как вы подыхаете".
– Тоже развлечение, – протянул Звездочёт. – Всяк веселее чем черепа падали обгрызать.
Он оскалился.
“ П усть так, наглец. Дальше сами. Лезть не буду. Д аже дети ульев были жестче и сильнее. Странник ошибся”.
– Это всем известно. Раньше было лучше, старик-каменщик, – бросил ему в ответ.
Брякнув железом лап о камни Амтан подошел ближе, поднес ко мне голову.
Почувствовал невыносимую смесь запахов: плесени, пряности, пережжённых хтонов и удушающую вонь сырого мяса.
Амтан смотрел и молчал, а я обратился в пустоту чувств; был спасаем модами и без лишних мыслей глядел в ответ. Ничего не говорил, да и глаза отвести не смел. Одна лишь Мать знала, что у него там в мутировавшем шаблоне гуляло: какие мысли и желания волновали измененного хата.
Он до неприличного близок. Могу разобрать сложный рисунок радужек его глаз: сплошь сеть и геометрия, но все, о чем мог думать при этом: о запахе, забившем ноздри, о запахе сырого человеческого мяса, въевшегося в плоть; о осквернении, о нарушении основного закона.
О, Мать.
Звездочет разрушил тишину, скорей всего тем самым, спасая меня.
– А теперь что после того как ты за нами “присмотрел”?
“Ничего”
Конструкт отпустил, и я рухнул в снег.
– Вернется ли к нам память? – задал Старший еще один вопрос.
“ В ернутся малые осолки. вы жили много лет. Груда воспоминаний уничтожена, изувечена. стройтесь заново ”.
Амтан после избиения не бросил нас просто так, поочередно создал четырнадцать волевых конструктов. Черные и бурые прямоугольники сложились в круг между мной и Звездочетом. Над конструктами проявилась геометрия линий, соединившаяся и тут же запылавшая костром.
“Вот и все, личинки.
Надеюсь урок усвоен”
Кентавр спустился обратно. Он добрался до трупа Идола, погрыз его еще немного и, в конце концов, отправился дальше, свернув на запад.
Мы так и лежали: не говорили, не двигались – пока фигура не пропала, скрытая громадой соседнего холма. Только тогда я осмелился спросить:
– Ты понял какой урок?
– Даже и не знаю, братец, – Звездочёт грустно вздохнул. – Воровать – плохо?
– Мы слабы, – пояснил ему.
