так-то – весь класс гудел, а она осталась крайней? И за что ее надо к директору вести? За телефон? За домашку? Ну да, в адрес учителя ей стоило, на мой взгляд, промолчать, но зачем все-таки ее вести туда? Я, если честно, вопросы бы задавала учительнице, которая позволяет себе слово «вибратор». Хотя мы уже и взрослые, но так говорить педагогу нельзя.
Итак, дверь в кабинет директора заперта, я не отважилась пойти туда, поэтому ждала Марго всю перемену, пока не прозвенел звонок. Пришлось поднять попу с лавки и отправиться на урок, который был у нашей классной руководительницы, учителя немецкого, фрау Либерт.
Так как ты у меня всего месяц после дня рождения, мой Любимый-Подарок-Марго, наверняка еще не совсем знаешь нашу классную, точнее, её характер. Вот сейчас мне хочется с тобой поделиться.
Наша фрау Либерт – педагог молодой. Опыт у нее есть, вот только он не вытеснил ее мягкость и нежность. Она всегда с нами общается как с маленькими детками: пренебрегает такими словами, например, как «ключик», «книжечка», «тетрадочка», хлопает большими голубыми глазами и улыбается. Она никогда не ставит плохих оценок и старается тянуть тебя за уши, чтобы ты хотя бы научился буквы красиво писать, а большего для приличного балла и не надо!
За такое ее невозможно не любить. Хороших учителей любят, особенно если это классный руководитель: дарят подарки, готовы помочь прибрать в кабинете, поздравят со всеми праздниками… Вот только я сочувствую таким учителям – они своеобразные жертвы стокгольмского синдрома, которые знаю только метод пряника.
Вот пришла я в кабинет, все мы расселись, и вскоре вернулась к нам фрау Либерт – поникшая такая, печальная.
– Дети, – мягко заговорила она, – а что случилось? Почему меня сейчас вызывали в кабинет директора? Фрау Беккер говорит, что вы ей сорвали урок.
– Да эта дура Марго все начала! – закричал Маслов. – Вот как бы взять палку и…
– А я считаю, – воскликнула Аиза, – что это все Джо!
– Да можешь замолчать, пока я тебе хиджабом рот не заткнул?! И вообще, какого хрена ты села на мое место?
– Ну, вообще-то он прав, – пропищала Мэри, обнимая его. – Могла бы и уступить.
Аиза побагровела.
– Да что же это такое?.. Ну, села и села – и что? На перемене я освобожу…
– Рот закрыла, собака крытая, – заржал Андрей, и смех подхватил весь класс.
– Ребята, успокоитесь, – сказала фрау Либерт, – мы же о другом говорим.
– Да уступи ты ему, жалко, что ли? – крикнула Майн, еще одна подружка Маслова.
Тот дал ей подзатыльник.
– Тихо ты! Ее только Кораном по башке ударить надо, вот тогда и услышит, может быть.
Аиза, вся красная, с грохотом убрала учебники в портфель и села со мной. Я слышала ее дыхание – шумное и прерывистое. Мне стало жалко Аизу, так как она объект насмешек… И для кого? Для Маслова! Хотя только попробуй упомянуть про водку и балалайку – тут же врежет, даже не посмотрит, что ты девушка. Насчет места – его любимейшего, единственного на свете места, то есть за второй партой у окна в первом ряду, – я сама же перегрызлась один раз с ним. Помнишь? Я ему тогда еще средний палец показала, и он отстал. Правда, мне тоже хотелось врезать по первое число, но я дерьмо не трогаю.
– Ну что?! – воскликнула Аиза. – Что не садишься-то? Давай, занимай свое место!
– Уже не хочу, – сказал Маслов и улыбнулся.
– Тебе тогда что, водочку с балалайкой принести, чтобы уютно было?
Он насупился.
– Лучше я буду с медведями танцевать, чем только один Коран слушать. За языком следи, женщина!
Весь класс разразился таким хохотом, что никто не слышал даже ропота фрау Либерт: «Андрюша, миленький, перестань… Ну хватит уже тебе, ну что ты развел-то, конце-то концов?». «Господи! – подумала я, чувствуя, как в самой нарастает злость на Маслова. – На месте учительницы я бы без предупреждения поставила плохую оценку за поведение… но нет». А Маслов все не унимался, шептался со своими подружками, и так прошел весь урок.
В общем, я снова спустилась вниз, в кабинет директора, и там уже увидела Марго с матерью – сухонькой старушкой. Лицо у подруги было заплаканным, а мать обнимала ее за плечи и говорила:
– Ну все, все, перестань… Если хочешь, я могу тебя отпросить с уроков. Хочешь? А завтра не пойдешь в школу…
– Нет, мама, – сказала Марго и отстранилась от нее. – Не надо.
– Но все же…
– Мама, закрой рот!
Фрау Шуппе ахнула.
– Да как ты смеешь?! Настырная девчонка!
Тут я увидела то, от чего прям обомлела: Марго замахнулась на мать… но не ударила. Та опешила и тут же сказала:
– Ладно, доченька, я пошла. Коль не надо, так не надо.
Так мать и ушла. Меня аж передернуло: да если бы я себе позволила такое в отношении своей матери, она выпорола бы меня как сидорову козу! Что же это такое – поднимать руку на мать, тем более такую старую?! Я направилась к ней и задала тот же вопрос, а она мне:
– Отстань, у меня и так плохой день.
Я промолчала. Это ее дело, я не лезу в чужие семьи, а маме своей говорить не буду, а то мало ли, что она потом на меня будет думать, вдруг буду брать со своей подруги пример.
Я упоминала, что не могу спорить. Вот и здесь так же. Марго особо не говорила о своей семье: только то, что мама-бухгалтер у нее, отец умер от рака. Она долгожданный ребенок. Может, это и послужило тому, что мать сдувала с нее пылинки? Опять же это не мое дело. Я не хочу семью, я не мать, я не имею понятия о воспитании, если только не брать примеры из книг или передач, или фильмов.
Однако теперь у меня мнение о Марго сложилось другое – и уж точно не в ее пользу.
Ладно, я заканчиваю на сегодня, а то уже рука болит.
6 октября, вторник, 17:45
Дорогой дневник!
Вчера я отвлеклась и забыла сказать, как прошла беседа с директором. И Марго, и ее мать требовали, чтобы фрау Беккер уволили, но в результате той лишь сделали выговор. В итоге конфликт исчерпан.
Сегодня же тема не касалась ни Беккер, ни Аизы, ни Маслова. Наш первый урок у фрау Либерт начался с таких вот слов:
– Сегодня, дети, к вам пришел новенький, сын нашего завуча. Встречайте, Диди Шульц!
В кабинет вошел широкоплечий, элегантно одетый высокий парень с бородкой. Он держал впереди
