одними руками закручивал гайки, сочленял трубы без патрубков, электричество проводил через волосья свои бородатные.
– А чемодан?
– А это так… Бутафория… – махал рукой Илья и вновь возвращался к полюбившемуся в столице: – А какие колбасы, а кровати… А девки! Будем, – и поднимал кружку с пивом.
Народец обживался, и москвичи привыкали к такому соседству – не без помощи колдунства и прочего магичества – принимая его как само собой разумеющееся.
Алёша же закис: жизнь растаращилась, потеряла устойчивость и покой. Среди студентов в моде теперь было всякое богатырство и летунство, девчонки мечтали о рыбьих хвостах и учились ткать нитями судьбы, неумело взмахивая серпами. Учёба шла побоку.
После невнятного марта наступил жаркий апрель. Отопление, мучившее граждан, лихо ликвидировал Илья, одним ударом кулака позатыкавший все пыхающие зноем бойлерные. И когда к майским захолодало, а бойлерные сами собой не починились, горожане поняли, что весёлая жизнь кончилась.
И так было во всём: на кормёжке Змея парк впал в убытки; футболисты Карны разбежались с миллионными контрактами по клубам Европы, и клубы те, прозрев, кинулись судиться, замкнув все жалобы на отечественный футбол; Кощей ликвидировал кладбищенскую мафию и стал заправлять везде сам – цены взлетели; Добрыня застыл в прострации в Третьяковке перед Васнецовым и периодически тяжело вздыхал, распугивая посетителей и производя трещины в стенах музея и зданиях вокруг; русалки являлись в косметические салоны и требовали педикюр, а потом, нагло глядя в растерянные глаза мастериц, кричали: уберите это из списка.
В один из холодных майских дней к Поповичу пришла Жля.
– Заходи, – сказал он, подмечая фингал над правым глазом.
Жля ткнулась ему в грудь. Он опешил и обнял неловко.
– Руки! – голос был глух, но строг. Подняла красивое несмотря ни на что лицо: – Всё из-за тебя!
Он притянул голову обратно и подтвердил:
– Из-за меня, конечно… А что именно?
– Фонарь. И то, что наперекосяк всё.
Напившись успокоительного чая, Желя рассказала:
– Я ж за тобой тогда рванула. И так восхищалась тем, что ты смог от этого всего отказаться… Думаю, ладно, попробую пока так, с плачем своим. Карна ещё подзуживала: давай в психологи, там жила для тебя золотая. Я параллельно в бокс пошла, чтобы хоть куда-то эту энергию чёрную сбрасывать – народ же не добром плачет теперь. Злые всё слёзы, завистливые, злорадные… Зато у меня удар! А когда ты в ракете выступил, я решила, хватит. Эти пусть, а я всё. Папаше так и сказала – ставь мост, я ухожу. И ушла.
– И?
– И вот, – она показала на синяк. – Ничего, Алёша, не получается. – И полились слёзы из её прекрасных глаз. – Ни человеком, ни Желей быть не получается…
Она шмыгнула носом, а Алёша отметил, что имя она своё приняла назад, Жанны не требуя больше. И что слёзы у неё настоящие, людские.
– А знаешь ещё что обидно? Мы на соревы приехали, а там организатором Соловейчик Иннокентий Рахматович. Да-да, именно он. Щербатый, правда, поэтому по-тихому свистел. Так он, проглядывая списки участников, увидел женскую фамилию и позеленел от бешенства. Мне ребята говорили, что он как появился, сразу женский бокс пресёк. Шовинист, сексист и вообще козёл.
– Понятное дело. И чего?
– И прямо завизжал шепеляво так: Уберите это из списка. И в меня тычет. Я тогда и всплакнула в первый раз. И огребла во втором раунде…
* * *
Алёша достал шлем, лук, меч, кольчугу. Он походил в зал, подкачался – а Жля говорила, мёртвому это всё припарки, мол, Ильи один щелобан Тайсона с ног свалит. Ничего, разберёмся, отвечал Алёша и готовился.
Жля оказалась права.
Илья отоварил его одним движением разводного ключа (всё-таки что-то да носил он в чемоданчике), Змей дунул – Алёшу отнесло метров на сто, а уж Тугарин просто зубом цыкнул, меч Алёши без силы его богатырской согнулся пополам.
Но не отчаялся Попов Алексей Леонтьевич. Двинул к заведующему кафедрой.
Зануда к зануде липнет, бюрократ бюрократа привечает. У зава был дружок закадычный в мэрии. Алёша, имея его в виду, и пошёл на поклон к начальству. В кабинете они долго гундели, Жля стояла за дверью, держала Алёшин лук и стрелы.
– Давай, – выглянул он. Она передала.
Вскоре он из кабинета вышел потный, всклокоченный, с перекосившимися очками. Но довольный.
– Ну всё, карачун им теперь.
* * *
– И чего? И Змея, и папеньку, и …
– Всех. По месту регистрации. Там целая команда зануд, во главе этот заморыш из мэрии. И прилипли намертво: формуляр, норматив, циркуляр, выписка из приказа… Всё ли внесено в список программ развития города? Заполнить. Заверить. Печать поставить. Справку из ЖЭКа, с первого места работы, где учились, военный билет и свидетельство о рождении… У наших челюсти поотваливались и чешуя. Ступа у Яги треснула. У Змея сопли потекли, когда он про СНИЛС услышал. Эти дальше чешут: если не оформлено должным образом, то – что? Правильно – убрать из списка. И летунство, и колдунство, и из ноздрей дым. Это и это. Всё!
– А лук?
– А лук тот мэрский человек в дар взял. Да пускай, мне не жалко.
Они сидели у неё на балконе, ели её любимые эклеры. В углу пылилась боксёрская груша. В неё, в эту грушу и воткнулась аккуратная стрела, листком бумаги обёрнутая.
– Это то, что я думаю?
Алёша нахмурился. Жля, не вытаскивая стрелы, развернула бумагу.
«Эклеры» – зачёркнуто было на листке. Мэрия экономила на чернилах.
Она поперхнулась.
Вторая стрела вонзилась рядом с первой. На этот раз прочитал Алёша:
– «Попёрхиваться».
Они с ужасом поглядели друг на друга.
По двору в разных направлениях летели тучи стрел. Каждая была обёрнута листом бумаги.
Вахана
Никко
В квартиру влетела женщина, опасно размахивая клеткой, завёрнутой в тканевый чехол. Конструкция в её руках опасно раскачивалась, и обитатель недовольно возмущался качкой. Хозяйка спешно поставила клетку на стол, сдёрнула с неё ткань, и направилась на выход. Уже в коридоре она затормозила и крикнула:
– Бася, это наш новый квартирант. Не обижай его, знакомься. Всё, я убежала. Буду вечером.
Хлопнула входная дверь. Наступила тишина. Даже клетка притихла. И только тогда с дивана спрыгнула Бася. Она потянулась, зевнула и, задрав хвост, направилась к новенькому.
– Ну, посмотрим, кто у нас здесь, – мурлыкнула кошка.
Из клетки на неё смотрел зелёный попугай с тонким фиолетовым ободком вокруг шеи. Бася прищурилась и удивлённо дёрнула хвостом. Похоже, новый квартирант, как и она сама, не так прост.
– Рассказывай, как ты
