Книга Анатомия обмана - Наталья Андреевна Букрина

Кутенок жадно глотал, благодарно виляя хвостом. Наташа нежно гладила его тощую спинку. Насытившись, песик преданно тявкнул и лизнул кормилице руку. Девушка с умилением подхватила малыша на руки.

– Блаженные души, – простонала Полина. – Ташка всех убогих собирает.

– Сердобольная наша, – поддержала Ирина.

– Мать Тереза, – подытожила Лариса.

В глубине двора раздался нечеловеческий вопль, его сменил скрежет металла, грохот падающих ящиков и отчаянные крики. Все бросились на выручку. Возле вращающегося транспортера полулежал врач отряда, рядом валялись его треснувшие очки. Из локтевого сустава хлестала кровь. Одной рукой Наташа с ходу зажала парню рану, свободной сорвала с головы косынку и туго перевязала предплечье выше пореза. Подбежавший мужчина оперативно снял ремень. Сообща наложили жгут. Доктор приподнял голову, но при виде крови моментально потерял сознание. «Горе ты наше луковое, Сенечка, – Ирина промыла лицо медика водой. – Только и знаем, что лечим тебя самого». Пока бедолагу приводили в чувство, Наташа нашла машину – пострадавшего требовалось отвезти в город. В травмопункте районной больницы ему оказали квалифицированную помощь. Врач, скрывая под марлевой повязкой зевок, осторожно наложил студенту швы и тщательно обработал рану. Наташа в наброшенном на плечи белом халате помогала ему, подавая инструменты и медикаменты.

– Готово, – хирург бросил в урну окровавленную повязку, снял перчатки и посмотрел на Наташу. – Спасибо за помощь, без вас бы не справились – нашей медсестрой усилили реанимационную бригаду. Вы тоже медик? Вижу, не боитесь крови.

– У меня мама медик – привыкла. Я и на военной кафедре занимаюсь без страха. На операциях даже не морщусь.

– Мы с вами коллеги? – уточнил врач, заполняя журнал.

– Коллега как раз он, – Наташа кивнула на скулящего Сеню. – Врач нашего отряда.

– Кто бы мог подумать, – усмехнулся хирург.

Сеня остатками воли боролся с болью и сном. От напряжения его лицо покрылось испариной. Очки доктора с разбитыми стеклами сползли набекрень, волосы сбились паклей. Бледный, как полотно, он был на грани отчаяния. Медик сжалился над ним, плеснул в мензурку немного спирта и протянул беспокойному пациенту.

– Примите, коллега, вам непременно полегчает.

– Вы думаете? – едва слышно уточнил студент, залпом опустошив сосуд.

– Однако, – с усмешкой прокомментировал хирург.

Через минуту пострадавший крепко спал. Напряженная ночь утомила и Наташу. Врач снял маску и оказался совсем молодым человеком приятной наружности. Он предложил невольной помощнице отоспаться в ординаторской. Наташе было неловко занимать его место. Нежелание оставаться наедине с незнакомым человеком перебороло сон. Девушка хотела быстрее вернуться в отряд.

– А где наша колхозная машина? – спешно уточнила она.

– Сразу же ушла обратно, много работы, ей некогда ждать.

– А «скорой» у вас нет?

– Есть, одна машина на весь городок. Такси из нее никудышнее. Не печальтесь – я после дежурства готов вас подбросить, куда скажете, тем более что такому бедоносцу, как ваш доктор, сопровождение профессионала лишним не будет.

Следующим утром студентов перебросили на томаты. Самые первые были нарасхват и шли по ходовой цене. Лишь с недавних пор любые, даже самые экзотические овощи-фрукты, не исчезают с прилавков россиян круглый год, будь то столица или сельский магазин. Дети и внуки стройотрядовцев прошлого века не в курсе, как было раньше. Их родителям, чтобы добыть парочку свежих огурца в новогодний «Оливье», приходилось проявлять чудеса изобретательности, поскольку главным словом в лексиконе советского покупателя был глагол «достать». С черного хода приобреталось все – баночка зеленого горошка и майонеза, кусок сыра и колбасы, конфеты и шампанское, консервы и фрукты – и так до бесконечности. Сильным мира сего дефицитные товары полагались по определению. Остальные искали выход на тех, кто имел доступ к распределению. И если, проявив завидную изобретательность, свежие огурцы, пусть даже самые неказистые, хоть как-то, но можно было раздобыть, помидоры для подавляющего большинства населения оставались вне зоны досягаемости. В массовой продаже они в лучшем случае появлялись к исходу июня. Импортные томаты в собственном соку и вовсе брали штурмом – у отечественного производителя аналог отсутствовал. На выращивании ценного овоща специализировались не просто колхозные объединения – республики целиком. Потому для сбора урожая требовалось как можно больше рук. Студентов везли эшелонами. На поле приезжали загодя и ждали, когда спадет роса: преждевременно собранные томаты теряли товарный вид и резко падали в цене. В сезон зарабатывали количеством собранного. Студентки в подобные тонкости не вникали и, как заводные, работали едва ли не до захода солнца. Быстро наполняя ведра, наперегонки неслись к трактору, вереницей небольших тележек позади себя напоминающему железную гусеницу. Опрокинув содержимое – стремглав мчались к своей борозде. Соревновались как в последний раз. Скрюченные спины к вечеру не разгибались и за ночь не восстанавливались. Трактористов по требованию жен меняли каждый день, чтобы те не успели закрутить роман с нездешними красотками. Но пары часов рядом со стройными девичьими телами в купальниках было достаточно, чтобы раздор семье был обеспечен. Горячие южные парни в считанные часы теряли головы, и отогнать их от студенческого общежития по вечерам было сложнее, чем мух от варенья. Трудовой семестр становился серьезным испытанием для большинства семей. Сильная половина села ждала приезда студенток с нетерпение, слабая – с опасением. Это повторялось из года в год. В виде компенсации морального вреда местным женщинам позволялось упаковывать томаты в ящики – спины в поле гнула городская молодежь. Селянки, к слову, работали с меньшей производительностью, но имели дополнительный бонус в виде оплаты по более высокому тарифу. Благо, приезжие оставались в неведении. А если бы и знали, разве бы роптали? Об их статусе красноречиво вещала трафаретная надпись на прицепах: «Перевозка скота и студентов запрещена». Ее цитировали с юмором, без обид.

Через неделю-другую от помидор рябило в глазах. Они бесконечно снились по ночам, а днем застревали в горле. Утешались тем, что на средневековых плантациях было куда хуже, ведь рабы вкалывали по принуждению, а студенты – по собственному желанию. Чернокожие угнетенные обязаны были работать круглый год и пожизненно, а комсомолки – пару-тройку лет и только в трудовой семестр. Преимущества были неоспоримы. Самое главное из них заключалось в том, что для эксплуатируемых сладкое слово «свобода» было недосягаемой мечтой, а для студентов – реальностью. Пусть даже только до защиты дипломной работы. В какую глушь их распределят потом, знали лишь боги из деканата. Так именуется Олимп, на котором и поныне царствуют преподаватели. Приличных мест было раз-два, и обчелся. Чтобы не угодить в Тмутаракань с перспективой стать женой тракториста, надо либо отлично учиться, либо выйти замуж за горожанина. Выбор Наташи был очевиден: ее