Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
как войти в магазин, закурил и, как всегда, задал себе вопрос: «Брать или нет?» Вид у него был настолько жалкий, пропитой в поношенных за долгие годы брюках и куртке, что прохожие не бросали ему мелочь только потому, что не было перед Ефимом куда бросить. Ефим мучился головной болью, отвратительной сухостью во рту, тяжестью в животе, курил, но каждый раз перед магазином задавал себе этот вопрос. И каждый раз искорка надежды вспыхивала где-то глубоко-глубоко: а вдруг именно сегодня все изменится, и пойдет он гулять в сквер, а потом в какой-нибудь музей или библиотеку, а потом будет дома смотреть телевизор и пить крепкий чай с печеньем? И каждый раз, помечтав, он переступал порог магазина, возвращаясь на путь истинного пьяницы.
— Как всегда, Ефим? — спросила продавщица.
Был он для всех просто Ефим, а не Ефим Семенович. Глядя на жалкий вид Ефима, никто даже подумать не мог прибавить к его имени еще и отчество. В магазине больше никого не было, и продавщица, зная ответ, облокотилась на прилавок и спокойно ждала, улыбаясь: насмотрелась она таких на этой работе. Ефиму вдруг вспомнилось, как улыбалась Маша и как смеялся Петя, идя между ними и держась за их руки. Неожиданно для себя Ефим ответил:
— Пачку «Примы» и бутылку «Ессентуков».
Сидя в сквере, он медленно курил сигарету за сигаретой. Ефим задумался о жизни: «Как было бы хорошо, если бы все вернуть назад, когда Петя маленький, а Маша часто смеялась, слушая его, Ефима». Он вспоминал и о том, что, когда Пете исполнилось восемнадцать, продолжал помогать им деньгами, пока работал, до самой пенсии. А как пенсия подошла, какая уж помощь? Самому бы концы с концами свести. Да и на пенсии о сыне не забывал: писал Маше, что если туго им придется, то поменяет свою однокомнатную на комнату. В том и смысл жизни ощущал, какой-никакой, а стержень в нем был: сын у него. Маша писала, что Петя окончил институт и сейчас работает в другом городе, так как у них, в захолустье, работу «днем с огнем…» Писала также, что все ладится у него, что уж начальник какой-то, но семьи пока нет: рано, считает. И так увидеть сына хотелось Ефиму, аж до тоски; и понимал Ефим, что таким он показаться не может. Оттого и не спрашивал у Маши адрес Пети. А увидеть все ж до того хотелось, что все бы отдал — увидеть и умереть.
Меж тем распогодилось, солнце припекало, и Ефим задремал на скамейке.
Очнулся он оттого, что сигарета, догорев, обожгла пальцы. Он попил «Ессентуки» из бутылки и закурил новую сигарету. «Хорошо, как на курорте, в санатории: Ессентуки, скамеечка, и спокойно на душе». До него доносились голоса редких прохожих.
По скверу, мимо скамейки, проходили три человека, что-то бурно обсуждая.
— Петр Ефимович, — услышал Ефим голос одного из них с угодливой, как показалось Ефиму, физиономией. Тот обращался к молодому мужчине среднего роста, шедшему посередине, явно начальнику. — Мы будем заключать договор?
— Надо еще поду…
— Петя! — вдруг вскрикнул Ефим, вскочив со скамейки.
Все трое от неожиданности остановились перед Ефимом и молча смотрели на него. Молчание затянулось и стало уже тягостным. Первым пришел в себя «угодливый». Видя, что начальник замялся и весь как-то сжался, угодливый, оглядев с удивлением Ефима с ног до головы, осторожно произнес:
— Вы обознались.
— Да как же? Петя, сынок! — произнес Ефим дрожащим голосом.
Ефим видел в глазах «начальника» родной взгляд и ждал, что вот-вот тот улыбнется, и они обнимутся — но тот молчал.
Пауза опять затянулась до неприличия, и, поскольку «начальник» по-прежнему продолжал молчать с растерянным видом, угодливый опять вмешался, обращаясь к Ефиму:
— Извините, как вас зовут?
Бутылка минералки вдруг опрокинулась на скамейке, и из нее стала выливаться вода. Ефим машинально повернулся, поднял бутылку и поставил ее рядом со скамейкой. За то время, что он это проделал, Ефим успел взглянуть на себя со стороны и осознать свой жалкий и пропитой вид…
— Семен, — тихо, разрывая себе душу, произнес Ефим.
— А наш-то, наш — Ефимович, папаша, — радостно произнес угодливый и добавил:
— Обознались, любезнейший.
— Пойдемте, пойдемте, — произнес третий, высокий, молчавший до того. — У нас еще дел невпроворот, а к двум часам мы уже должны быть на совещании.
Троица быстро удалялась.
«Вот и свиделись, Петя. Увидеть и умереть?!» — подумал Ефим, и до того ему стало жалко себя и… Петю — Петра Ефимовича, что хоть плачь.
Прохожие с жалостью смотрели на плачущего старика.
— Отец, случилось что? Пенсию украли? — спросил молодой парень, проходя мимо.
— Да нет… сына встретил.
— С радости, значит?
— Ага, с радости.
Опять заболело в боку, в груди что-то сжалось и не отпускало, утро снова стало хмурым.
Ефим обернулся, посмотрел через дорогу на магазин… и решительно сказал:
— Брать!
Чужие люди
Леонид Сергеевич возвращался из Москвы домой в город Слюдянка, что стоит на самом берегу озера Байкал. Он лежал на верхней полке плацкартного купе, смотрел вперед по ходу состава и вспоминал родные края. Еще его предка, казака-землепроходца, в семнадцатом веке забросила судьба в эти места, да так и прижился он здесь, семью завел, хозяйство. Родным для их рода стал Байкал, как и для многих русских людей, оказавшихся здесь, кто по собственному выбору, а кто и поневоле.
Много лет мечтал Леонид Сергеевич с супругой побывать в столице, да все как-то не складывалось. Каждый год со своими сослуживцами или друзьями что-нибудь затевали в отпуск: то рыбалку, то охоту, то за орехом кедровым соберутся. Места-то богатейшие. Годы бежали незаметно: вот они с Катюшей уже и пенсионеры. А уж теперь на какие деньги в Москву-то поедешь? Да и здоровье уже не то.
Домой Леонид Сергеевич решил не на самолете, а на поезде ехать, хотя и знал, что ждут не дождутся его дома. Подумать ему надо было, о чем дома рассказывать, да и устал он сильно от толчеи и суеты московской. Отдохнуть хотелось, душой очиститься, вжиться снова и постепенно в Русь провинциальную с ее пирожками печеными и картошкой вареной, которые женщины на малых станциях продавали. И еще хотелось вновь почувствовать всю необъятность Родины с ее лесами, полями, тайгой, речушками и реками, коих и не сосчитать. Да и разговаривать ни с кем не хотелось, потому и взял он в плацкартном вагоне верхнюю полку на той стороне купе, с которой можно всегда вперед смотреть и видеть, как красиво изгибается на поворотах
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
