всём. В это же время она стала подыскивать работу, причем срочно, поскольку денег они с Григорием тоже так и не накопили. Она могла бы шить вещи за деньги, но у неё не было швейной машинки. А свекровь, сколько Лиза ни уговаривала, не отдала свою; даже временно не согласилась дать. Поэтому Лиза искала любую работу. Она толком ничего не умела, ведь никогда и нигде не работала, кроме как в доме да в огороде. Но главное она знала: была трудолюбива, и за что бы ни бралась, всё у неё получалось.
Согласилась Лиза на первую предложенную работу – при железнодорожном вокзале, как раз недалеко от дома (всего минутах в пятнадцати ходьбы) были склады и хранилища, где разгружали приходившие составы – перевалочная база. Её называли «смычкой». Вот и осталась Лиза на этой смычке – вагоны да машины разгружать-загружать. Её сначала не хотели брать – работа грузчика не для женщины. Но Лиза так просила и умоляла, что, в конце концов, её взяли. Тем более что грузчики-мужики постоянно пили, и часто прямо на работе. Придёт, бывало, товарняк, надо срочно разгружать, а половина грузчиков лыка не вяжет – срываются сроки отгрузки. А Лиза производила доброе впечатление, да и крепка была с виду. К тому же, с первых дней показала себя добросовестным, надёжным работником, так что никто не жалел, что взяли её в бригаду.
Правда, тех денег, что платили за работу, Лизе едва хватало, чтобы худо-бедно прокормиться, не то, что ещё и отложить хоть сколько-нибудь. Лиза буквально по копейке собирала сбережения на семена, чтобы посеять весной. Узелок с деньгами всегда был полупустой. Когда шла на рынок за продуктами, так стыдно было доставать, до того он был маленький. Овощи Лиза покупала самые мелкие, припорченные, которые могла выторговать за полцены. Муку брала тёмную, грубую, самого низкого сорта. Мясо в Лизиной семье теперь и вовсе не водилось. По праздникам был сахар – тёмный, неочищенный, самый дешёвый. Молоко теперь тоже приходилось покупать за деньги. Своего хозяйства у Лизы не было – так что покупала она у соседей, да ещё у свекрови. Брала литр, разбавляла один к одному водой, кипятила. А потом на этом молоке и кашу сварит, и тесто на хлеб замесит, ещё и простоквашу сквасит. Изворачивалась, как могла.
На работе Лиза очень уставала. Бывало, наработается за день, натаскается – света белого не видит. Придёт домой еле живая. А там ещё надо поесть приготовить, постирать, девчат искупать, накормить, потом ещё посуду перемыть. Сядет она, наплачется – отпустит немного – и за дела.
Как-то раз, ей утром на работу вставать, а она ни с места, головы от подушки оторвать не может. Руки, ноги – всё чувствует, а встать нет сил. Выдохлась. Забеспокоилась тогда Лиза, что выгонят её за прогул. Хотела Раю послать на смычку, чтобы предупредить бригаду – да только кому же Рая скажет? Кого она там найдёт? Лиза тогда отправила Раю к матери за Нюрой, чтоб та сходила. А тут в обед мужики вместе со старшим сами пришли к Лизе домой, чтобы справиться, не случилось ли чего.
Привязались они все к Лизе, уважали её – за силу её внутреннюю, за доброту и трудолюбие. За то, что себя не жалела, не отлынивала от работы, и никогда никого не сдавала, если кто из мужиков расслаблялся на работе да выпивал. Так, могла только пожурить, как мать или сестра, да головой покачать. Вот и любили её за прямоту и за доброе сердце.
– Ты чего это, Лизавета, спишь-лежишь до сих пор? – пошутил Иван, старший из всех мужик с добрым лицом и пышными усами. Ему было уже под шестьдесят, он чем-то напоминал Лизе отца, и называл её так же: «Лизавета». И ей это очень нравилось.
– Да вот, видите, ребята, чёй-то я прихворала. С утра подняться не могу, – виновато сказала Лиза, и попыталась приподнять голову.
– Тихо, тихо, я ведь пошутил, – наклонился к ней Иван и придержал за плечи. – Лежи, дочка, не вставай. Тебе отлежаться надо. Ты надорвалась. Нельзя так себя не беречь. У тебя вон три воробья каких.
И он кивнул на трёх малышек, которые с интересом заглядывали в дверь с улицы.
– Да, скажете тоже, лежать, – возразила Лиза. – А кто мне их кормить будет, если я тут валяться буду? Нет, я сегодня отлежусь, а уж завтра…
– Ладно, притормози, – опять усмирил её Иван. – «Завтра…» Сколько надо, столько и будешь дома, отдохнёшь. А мы тебя, если что, перед начальством прикроем. Так что отдыхай. А то ты так долго не протянешь. И не спорь! – перебил он Лизу, готовую было снова возразить. – Ты гляди, мужики, какая настырная. Можешь даже не мылиться завтра на работу – всё равно не пустим, домой отправим.
Лиза с благодарностью смотрела на своих новых друзей и покровителей, которые, как дети, мялись сейчас у двери; ей было очень приятно, что они волновались о ней, и даже пришли проведать.
– Спасибо вам большое, мои родные.
– Да ладно, чего там. Ты ведь нам тоже как родная стала, – сказал Иван. – Ну, Лизавета, мы пойдём, обед уже заканчивается. А ты поправляйся.
Они вышли во двор, и Лиза услыхала, как Иван говорил её дочкам:
– А вы, воробьи, слушайте мамку. Она у вас очень хорошая. Она сейчас захворала маленько, так вы уж помогайте ей и жалейте её. Добро?
Через минуту в дом вбежали девчата, каждая держа в ладошке по кусочку сахара. Они лизали сахарок, довольно улыбаясь.
– Это нам дядя с пушистыми усами дал, – сказала Шура, причмокивая сладкими от сахара губами.
– Он сказал, что ещё принесет, – добавила Рая, широко раскрыв глаза от удивления и радости.
На следующий день Лиза смогла с трудом подняться. Руки и ноги были слабые, и Лиза ничего ещё не могла делать. Приходили Нюра с Любой, помогали ей по дому, приготовили обед. На третий день было уже гораздо лучше. Только голова ещё немного кружилась после двухдневного лежания. Лиза рвалась на работу. Что же дома сидеть? Надо деньги зарабатывать. Но Иван категорически не пускал её. Только на пятый день Лиза смогла-таки настоять на своём:
– Я уже себя хорошо чувствую. Могу горы свернуть. Всё. И не уговаривайте.
Тут уже Иван понял, что спорить бесполезно, и отступил. Но потребовал:
– Значит так, дочка, давай договоримся. Палку не перегибать. Нечего жилы рвать. Работать будешь по силам, не надо на мужиков равняться. Успеешь ещё своё отпахать. Никому не надо, чтобы
