хорошая! Что за бред ты несешь! Отправиться с ними в то утро и никогда не дарить свет этому миру? Пытаюсь коснуться, но она дергает плечом. Не позволит. Не пожалеть. Ни обнять. Не позволит. Сейчас передо мной та самая девочка, которую увидел впервые, лежащую на бетонном полу. Чужая. Как горько стало внутри. Как больно. За нее. За нас.
Даша поправила волосы, но они снова упали на лицо. И продолжила говорить:
— Такой был страшный туман. Они решили не далеко. Быстро порыбачить. Выходные же. Еще не так много туристов. И море такое тихое было. Наша лодка с мотором, он все время глох. — говорит сбивчиво, проглатывая слоги, но все понимаю, — Папа ремонтировал. А он все равно глох. Знаешь, ни я, ни мама никогда не чистили рыбу. Папа и Илья это сами делали. Всегда. Илюха пытался отлынивать. Но все равно чистил. — у меня нет таких воспоминаний. Нет ничего, что грело бы душу. Воспоминаний объединённых с родительской лаской, — Я как-то загнала себе под ноготь чешую. Так было больно. Папа меня сразу в больницу повез. Смешно было это. Он очень за меня волновался. Всегда. Так злилась иногда. Ссорились из-за этого. Илюха меня воспитывал и учил. Что со своими детьми буду обращаться, как умею. А уметь смогу на примере своих родителей. И что, когда вырасту спасибо скажу за опеку. Илья у нас был тем еще проповедником. А девчонки в округе просто визжали от восторга, слушая его. А потом их не стало. Так пусто было в доме. Мама старалась меня поддержать. А я слышала, как она плачет. Я же залезла туда. Где оставили эти обломки. — она помахала фотографией.
— Даш, не надо. Дарина.
— Ром, ты тоже что-то искал? Или на самом деле просто решил отыграться на мне?
— Посмотри на меня! Дарина! — я пытаюсь поднять ее лицо. И она отскакивает в сторону. Обнимает свои колени.
— Надо. Наверное, поговорить надо. Я точно не знаю, смогу ли потом об этом говорить. — и она поднимает голову. И смотрит. Лучше бы не делала этого. Меня даже пошатнуло. От той адской вселенской боли в ее потемневших глазах. Эта боль проникает в меня, и тянет сердце. Тянет, словно щупальцами. Она вгоняет острое лезвие и крутит им там, внутри. Я из любопытства. Нет, ненавижу оставлять свои вопросы без ответов. Вот именно поэтому полез в эту историю. Не ради памяти родителей. Не ради чего-то важного. Да. Я словно играл в игру расследование. Но Дарина хотела знать правду совсем иначе, по другой причине. Ей не хватает отца и брата. Она до сих пор страдает и переживает весь ужас произошедшего.
— Даш, это прошлое, которое касается нас обоих. Да. Но мы с тобой…
— Нет. Нас с тобой нет, и никогда не было. Не ищи ромашек на выжженном поле! Я была на той штраф стоянке. И видела, что лодка практически распилена на пополам. Покореженный металл. Кровь. На ней была кровь. Я пыталась донести это! Как они въехали в катер, на много больше нашей лодки по размерам?! И при всем при этом, оказались распиленными?! Теперь понятно. Катер был слишком большим и быстрым. А на нашей лодке, скорее всего, снова заглох мотор. Или туман уплотнился. Они же сразу. Сразу погибли. Далеко от берега. У папы почти снесено половина спины. У брата почти… мы хоронили их в закрытых гробах. — она кричит. И вот тут я ее обнимаю. Лупит меня кулачками, и плачет. А я сижу на полу. И держу ее крепко. Целую в макушку. Прижимаю сильнее. Хочется забрать ее боль. Вдохнуть в нее хоть немного собственного безразличия. Увы. Даже одиночество не гарантирует полный покой. Мы все теряем. Но не каждый умеет эти потери пережить. И научиться с этим жить. — Время не лечит. Без них чем дальше, тем сильнее эта боль коверкает внутренности. Я пустота. Понимаешь? Настолько во мне все вымерло.
— Прости! Даша! Прости! Не за то, что скрывал. Нет. Не хотел воскресить эти воспоминания. Не таким способом.
— Я хотела знать! Почему всего этого не было в том деле? Почему так и не выяснили причину всего?
— Даш, ты же меня слышишь? Я так же как и ты пытаюсь в этом разобраться. Мне так же, как и тебе рассказали, что отец утонул! В тот же день. В том же месте. Поэтому я начал это расследование. Случайно нарвался на странные фотографии в доме Альбины. Когда она в пьяном угаре пыталась все забыть.
Она смотрит на меня и не видит. Взгляд становится стеклянным.
— Моя мама все, что у меня осталось в этой жизни. Понимаешь? Мне нужно ее защитить. Она моя семья. А ты для меня чужой. Твоя бабушка для меня чужая. Вы все что-то скрываете. Я спрашивала Альбину. Спрашивала. Эта тайна не только твоя. И то, что я здесь…лишь из-за неполученных ответов. — вот и сказала. Произнесла все же. Словно пощечина ее слова. Ей больно. И она хочет залить кровью весь свет. Каждому донести, что жизнь коротка. А сокращает ее несправедливость и эгоизм.
— Услышь меня сейчас! Я не знал! Альбина даже не догадывается, что я собирал все эти данные. Уничтоженные дела!
— А я могу тебе верить?
— Даш. Можешь. Я бы рассказал и показал тебе все это. Если бы до конца узнал правду.
— Ты знаешь, что там случилось?
— Альбина знает. И мы выбьем из нее правду. Послушай. Мы оба с тобой во всем разберемся. Мне о смерти отца сообщили работники Скайхэнда. Понимаешь? Моя бабушка отправила меня тогда за границу. Считая, что я не должен ничего знать. Она всегда, всю жизнь пыталась мной манипулировать. Именно она не подпускала меня к матери. И долгое время не понимал почему. — она обмякла в моих руках. Встаю и поднимаю ее на руки. Тихонечко так прижимается лицом в мой джемпер. Всхлипывает. И руками, как-то нерешительно обнимает за шею.
— А теперь понял?
— Еще не все. Не до конца. Но Альбина не имеет права и дальше все хранить в тайне.
— Так просто можно перекроить события аварии? Переписать смерть людей?
— Альбина в то время безгранично распоряжалась всеми средствами нашей семьи. Она актриса. И именно после этой трагедии перестала ею быть.
Слишком много потрясений. Слишком больно переживать раз за разом то, что так сильно перевернуло ее жизнь.
— Ты прав. Сейчас я хочу быть холодной и спокойной. Не получается. Забыть не смогу.
— И не надо. Это часть твоей жизни. И ты научилась с
