последний год перед смертью Софи учительствовала в народной школе. Как потом мне рассказывали, там подле нее вертелся какой-то молодой человек из породы вечных студентов. Он иногда провожал ее до дому.
— И он даже не потрудился появиться на похоронах любимой женщины? — возмущенно произнес дед. — Какая низость! Надо было разыскать его после и потребовать объяснений!
— Он не мог, — тихо ответил отец. — Этот юноша оказался среди заговорщиков, пытавшихся организовать покушение на…, — он что-то прошептал на ухо деду.
— Неужели самого Победоносцева? — так же шепотом удивился тот. — Я никогда не разделял взглядов этих юнцов, но всегда симпатизировал их воле и мужеству. И что же конкретно совершил этот революционер?
— Собирал для терактов бомбы на Васильевском, за что получил 10 лет каторги, — вздохнул отец. — Когда я рассказал обо всем Софи, она лишилась чувств.
— Ты не пытался потом узнать, в какие края отправили этого молодого человека?
— Проявлять заинтересованность в его судьбе было небезопасно. Слышал краем уха, что куда-то к чертям на кулички в Восточную Сибирь, — нехотя сообщил отец. — Этот юноша показал себя крайне порядочным человеком. Он ни словом не обмолвился о своих знакомствах в народной школе.
— Выходит, теперь в нашем роду появились революционеры, — задумчиво констатировал дед. — Знаешь, что я подумал: моя дражайшая супруга наверняка чисто по-женски будет меня пытать: кто, да что. Чтоб ее излишне не нервировать, скажем, что по слухам какой-то коллега, случайная симпатия и все такое. А про революционеров ни-ни… Договорились?
Два самых близких мужчины в жизни Андрея ушли из жизни один за другим в канун празднования 300-летия дома Романовых. В самом начале года тихо отошел дед, а вскоре, в один из погожих майских дней Андрей получил записку от сводной сестры:
«Срочно приходи, отец при смерти».
Не помня себя, он кинулся на Фонтанку и поспел вовремя: отец был еще жив и узнал его.
— Сынок, летом ты оканчиваешь гимназию. У тебя есть способности к языкам, дай мне слово, что будешь продолжать учение в университете, — попросил он тихим голосом.
— Конечно, папа, я сам хотел просить тебя об этом, — кивнул Андрей. — Однажды я подслушал ваш разговор с дедом, и хотел задать тебе вопрос…
— Кто твой настоящий отец? — улыбнулся умирающий. — Память о нем ты найдешь в вещах матери. Давай сынок прощаться, мне совсем плохо…
Перед Олегом вдруг возникло здание университета на Васильевском, студент в тужурке, девушка в слезах, провожающая его на фронт в форме вольноопределяющегося. Внезапно он узнал браслет, который она протянула на прощанье. Вишневые гранаты внезапно загорелись в лучах заката кроваво-красными огоньками, словно предупреждая о чем-то, и наступила темнота…
Глава 17
День, когда Николай, тогда еще просто Колька, впервые почувствовал себя врачом, запомнился ему навсегда. Он перешел на 4-тый курс медицинского и, чтоб попрактиковаться в профессии, а заодно немного подработать, летом устроился фельдшером на «Скорую». Практики в то лето оказалось, хоть отбавляй. Большинство врачей разбежались из дышащей зноем столицы по отпускам, и по вызовам часто посылали фельдшерские бригады.
Они отправились на вызов вдвоем с умудренным старым фельдшером, которого все звали просто дядей Жорой. Стояло раннее утро, когда толком не успевшее отдохнуть солнце начинает вновь ощупывать землю первыми робкими лучиками. Опытным врачам хорошо известна эта обманчивая предрассветная тишина, самые большие несчастья происходят именно в такие часы. Уставший за день организм расслабляется и перестает сопротивляться, и затаившийся недуг наваливается на него с удвоенной силой.
Больной, еще крепкий пятидесятилетний мужчина, самолично встретил их в дверях вымученной улыбкой. Вызвавшая «Скорую» супруга в цветастом халате притулилась на пуфике в углу прихожей.
— Что-то желудок прихватило с вечера, — сообщил он извиняющимся тоном, держась за левый бок. — Так жжет, чувствую: до утра не дотерплю…
— Скорей всего у вас непроходимость, — заявил дядя Жора тоном бывалого врача. — Не беспокойтесь, в жару это часто случается. Отвезем в больничку, там вам промоют желудок, потом полежите пару деньков и будете, как новенький. Сами идти можете, или носилки принести?
Мужчина отрицательно помотал головой и начал собираться. Стоявшему в дверях Кольке безумно хотелось спать. Но нечаянно скользнув взглядом по еле двигавшемуся больному, он заметил, тревожный блеск расширенных зрачков, глубоко запавшие глаза с огромными синюшными кругами и обострившиеся скулы. Это вполне могло свидетельствовать о недавно возникшей и быстро прогрессирующей сердечной недостаточности. Решительно отстранив напарника, Коля взял больного за кисть. Слабый, как они называли, нитевидный пульс еле прощупывался.
— Дядя Жора, а ведь это не пищевые колики, первичную симптоматику инфаркта напоминает. Если желудок промыть, он помереть может, — прошептал Коля старику на ухо, и повернулся к больному, — будьте добры, покажите еще раз, где у вас боль, — тот, молча, указал на низ левого подреберья. — Ну, точно, в области селезенки, — кивнул Коля и стремительно повернулся к дяде Жоре. — Его в кардиологию везти надо и срочно, пока инфаркт не случился.
— Ты салага, меня учить вздумал? — взвился тот, не допускающим возражений тоном. — Завтра же из отделения пробкой вылетишь!
— Завтра вылечу, а сегодня поедем в кардиологию, я настаиваю, — твердо произнес Коля.
— Ладно, как знаешь, — обиженно засопев, дядя Жора отправился на выход.
— Пришлите, пожалуйста, водителя с носилками! — крикнул вдогонку ему Коля.
На обратной дороге Коля старательно отводил глаза от напарника. Он нисколько не винил старого фельдшера, который за месяц многому его научил, и у которого за ночь случился уже четвертый вызов. Просто, ему было безумно стыдно, что их стычка произошла при больном.
В кардиологии диагноз подтвердился, с дядей Жорой этот инцидент они больше никогда не вспоминали, а у Кольки появилась так необходимая врачу при первом контакте с больным профессиональная зоркость взгляда, позволявшая моментально вычленять главные и отметать малосущественные признаки заболевания. Это первое боевое крещение предопределило его дальнейшую судьбу.
Больных по «Скорой» везли без передышки, одного за другим. Когда еле живой Николай вышел, наконец, из операционной, он первым делом позвонил в реанимацию, чтоб поинтересоваться самочувствием Олега.
— Больной по-прежнему в коме, — сообщили ему.
Реанимационное отделение находилось в другом крыле хирургического корпуса, бессонная ночь на ногах давала о себе знать, и Николай отправился домой отсыпаться. Промаявшись до полудня и не сумев толком заснуть, он позвонил в реанимацию снова и получил тот же ответ. По всей вероятности дело шло к развязке с летальным исходом.
Для хирурга смерть больного на операционном столе или же сразу после операции сродни хлесткой, данной наотмашь пощечине, особенно, когда ее меньше всего ждешь. Еще раз проиграв от начала и до конца операцию в уме, и убедившись, что сделано все
