Там конюшенка ещё и кузница по пути к храму стоят.
Лоренц помрачнел. Упоминание кузницы некстати напомнило о сорвавшемся свидании с Аннет. Обижается, верно; решила, что совсем важным стал, что её больше к себе не пускает. Приедет ли снова?..
– Давайте сначала кабак. Водки от Олафа не мог бы учуять только безносый. Надо поговорить с теми, кто её продал.
Владельцем таверны оказалась полноватая женщина в нарочито дорогом безвкусном платье. Она, охая, спустилась с лестницы, поклонилась и Лоренцу, и Олафу, и вела себя крайним образом наигранно и почтительно.
– Вы с девками моими пообщаться хотите, верно? Я-т давно уже сама там не стою… – рассеянно пробормотала она, накручивая на палец локон. – Созову всех, конечно, кто ведь просит, – она улыбнулась премерзко. – Анна, Грета, Лора, а ну пшли все сюда! – рявкнула владелица в сторону прилавка.
Девки по кличу выстроились в линию. Самая рослая явно волновалась, постоянно оборачиваясь на столы.
– А ну не мельтеши! – владелица дала ей подзатыльник, – чего беспокойная такая? Или ты и виноватая, а?
– Там из этих, лагерных, обещал всю ночь тут сидеть, я его мигом обслужить должна, чтоб захмелел скорей и дальше выпивку просил! – выпалила она, высматривая знакомую фигуру в толпе постояльцев, – пустите, а? Я вот одной ногой тут, одной там, вернусь сразу, а?
Лоренц нахмурился.
– Вы здесь всех чужаков спаиваете до беспамятства? – он ухватил рослую за рукав, не давая ей уйти обратно к столам и подносам. Девица попыталась было вырваться, но тщетно.
– Всех, – буркнула она, отвернувшись, – они деньгу хорошую дают, скучают ведь по девкам и кухне. Были б на нашем месте, тоже б спаивали.
– Ты вчера работала? – прорычал он, притянув девку к себе за рукав, – отвечай! Видала хромого на костыле? Сколько вы ему налили?!
– Работала, мы все, мы каждый день! – захныкала та, – помню хромого, сидел у входа, ворчал, настроение только портил всем! Не пил он, не от меня уж точно!
– Врёшь, мерзавка, – он тряхнул её за руку, – от него водкой за версту несло! Ты знаешь, с кем говоришь?! Знаешь, что по лжи дворянину можно за измену схлопотать?!
Девка всхлипнула.
– Не наливала я ему, Всесветный мне свидетель! У нас и книга по учёту имеется, хозяйка там всё пишет! Я не разумею, но вы-то прочтёте!
Лоренц обернулся к остальным девушкам.
– Можете слова её подтвердить? – он отпустил чужой рукав. Девка всхлипнула последний раз и потёрла руку. Полноватая девушка, усыпанная веснушками, хмуро кивнула.
– Хромого помню, он и правда спокойно сидел, – недовольно сообщила она, – и соседи ему не наливали. Вы не думайте, что выпить только у нас можно. Юс, который на амбаре, варит брагу и пиво. А у Ароновской семьи, они бортниками трудятся, по каждой осени мёд ставится.
– Эй, эй, постой-ка, – пришло время Юлека хмуриться, – Юс, он ведь на складском амбаре-то? Он что, зерно легиона на брагу свою тратит?
Девка пискнула и закрыла рот руками.
– Ох, зря-зря… – быстро зашептала она, – ох, не узнал бы…
Сиятельство медленно выдохнул и опёрся на перила лестницы. Стоять на ногах уже не было никакой мочи.
– Пойдёмте отсюда, – тихо велел он Юлеку, – кажется, здесь ловить нечего.
– Как же нечего! – возмутился тот, послушно развернувшись к двери. – Ох, задам я Юсу!.. а всё думал, откуда у него деньга-то на уже третью овцу пошла?
Они прошли и в амбар к грабителю Юсу, и заглянули к семье бортников. Смотритель амбара тоже вызвал своих помощников – двух братьев и одного недавно прибившегося к деревне одинокого мужика. Прознав, что Юлек знает про воровство зерна, Юс упал ему в ноги и просил прощения; услыхав, однако, что с него теперь будут брать вторую часть за доходы от продажи пива в счёт легиона, заворчал и плюнул ему под ноги – после, впрочем, почтительно поклонившись. Его помощники только гундели за его спиной тихонько. От приёмного несло тем самым пивом, которое и стало причиной споров и задержки; на вопрос о том он смутился, заявил, что вчера перебрал в кабаке и товаром с позволения владельца себе снимал похмелье. От бортников пользы было немногим больше. Арон, отец семейства, на вопрос об Олафе покачал головой, и отвёл Лоренца к себе в погреб – показать запасы медовухи. Там стояло не больше десятка бутылок.
– Не такая она крепкая, чтоб с неё развезло, – сообщил он, – да и запасов, как видите, маловато. Вчера у меня забрали парочку, но этого и ребёнку будет мало.
Конюха они встретили по пути, но и он тоже не сумел сказать ничего полезного. По пути Юлек разговорился с потрёпанного вида женщиной с полной корзиной тряпок в руках – из разговора оказалось, что это прачка из кабака. Она подтвердила, что Олаф вчера заходил: скривилась, вспомнив о запахе от его раны, и пожаловалась, что сегодня всё утро отмывала полотенце, лежавшее на его стуле.
– Я-де и с Марфой увидалась на реке, каково ей в воде ледяной, бедненькой, – вздохнула она, – вы б зашли к ней, раз калеку своего ищете. Они похоже что свиделись тоже вчера. Можт хоть ей сказал, куда отправится? Хотя далеко не уйдёт, не боитесь.
– К Марфуше мы направлялись к концу, – мрачно пробормотал Юлек, сунув женщине медяк в корзину. – Ваше Сиятельство, пойдёмте-ка в храм снова. Только нонче я вас отправлю, чтоб они не выделывались, как передо мной. В кузню и потом успеется.
В кузню Лоренц бы и не заходил, будь его воля. Увидеть знакомые фартуки и молот, но не услышать тихого нежного голоса было бы последним ударом, после которого он свалился б на дорогу и не вставал до самых метелей. Но ведь кузнецы – люди важные, знающие слухи, знакомые со всеми в деревне, сильные и своевольные! Он, верно, был бы хорошим помощником.
– Зайдите, пожалуйста, к нему самостоятельно, если не трудно, – тихо попросил Лоренц, потерев свободной ладонью такую уставшую уже от трости руку. – Кажется, после храма мне нужно будет отдохнуть. Я же почти два месяца лежал. А что за Марфуша?
– Девка, в храме о чистоте заботится, – махнул рукой староста, – её не было, пока я там… ну, понимаете, да. Только монахи, да
